Шрифт:
Закладка:
Первым тишину нарушил Рурик. Он объяснил Алекс, что на пляже есть специальныеоченьтёплые бассейны. И если вода океана показалась ей холодной, можно было отогреться в геотермальной. Алекс уже и сама понимала, что поступила, как истеричка. Но оправдываться не имело смысла, и она просто молчала. Придавленный этим её молчанием Рурик включил радио. Так они ехали некоторое время. Наконец, Алекс не выдержала:
– Рурик, извини. Я вела себя глупо. Но я действительно очень замёрзла. И до сих пор не могу согреться.
– Алекс, я виноват. Я должен был об этом подумать.
Рурик немного помолчал и добавил:
– Я исправлюсь. Тебе будет тепло. Тебе будет очень тепло. Я обещаю.
С этими словами Рурик на мгновение отвлёкся от дороги, и в голубовато-прозрачных озёрах его глаз вспыхнули солнечные блики. Алекс поймала взгляд Рурика, вздрогнула и опустила ресницы. Однако этот мужчина, да что греха таить, очень привлекательный мужчина, бросил все дела и убил на неё целый день. А она…
Рурик затормозил у трёхэтажного здания, похожего на отель, в котором остановилась Алекс, только без камуфляжа на фасаде, и просто сказал:
– Пошли.
Алекс догадалась, что он живёт в этом доме и зовёт её к себе домой. В голове у неё вспыхнула яркая картина: Рурик подаёт ей чашку обжигающе-горячего кофе со сливками, а ещё лучше – какого-нибудь ароматного травяного чая. И, унимая внутреннюю дрожь, Алекс вышла из автомобиля и пошла за Руриком.
Щёлкнул замок запираемой двери, вспыхнул неяркий тёплый свет. Рурик потянул бегунок молнии на настоящей исландской куртке Алекс и освободил её тело от первой, верхней, оболочки. Он стоял очень близко, Алекс чувствовала его дыхание на своём лице. Она хотела отступить на шаг назад, но не сделала этого. А Рурик наклонился и прикоснулся губами к уголку её рта. Алекс вздрогнула и подняла лицо. Счёл ли это Рурик приглашением, либо таково изначально было его собственное намерение, но в ту же секунду Алекс оказалась во власти его рук и губ.
За томительную бесконечность этого поцелуя с Алекс произошёл целый ряд событий. Она испытала хроматическую гамму самых разнообразных эмоций – от и до; её тело лишилось ещё одной оболочки – светло-серой флисовой толстовки с чёрным котом на спине; её колени размягчились до состояния варёной сгущенки и отказались быть ей опорой, поэтому её руки обвились вокруг шеи Рурика, а на завершающей стадии этого поцелуя внизу её живота начало разливаться давно не испытанное тепло. А когда поцелуй завершился, сильные руки оторвали Алекс от твёрдой поверхности дубового паркета и понесли в освещённое предзакатным солнцем чрево квартиры.
А дальше реальность окружающего мира куда-то пропала. Алекс было тепло и мучительно сладко. Возможно, ей никогда прежде не было так тепло и мучительно сладко. И такой безудержной, невыносимо яркой кульминации она точно не испытывала ещё никогда. Сказать по правде, она понятия не имела, что способна на такое.
… И Рурик протянул ей чашку ароматного травяного чая (кажется, исландский мох, листья берёзы и ещё какое-то локальное растение, типа этот чай ещё викинги пили для профилактики простудных заболеваний). Но это случилось позже, значительно позже. И Алекс было совсем не холодно. Ей на самом деле было тепло. Очень тепло. Рурик выполнил своё обещание…
Уже значительно позднее, по привычке, Алекс пыталась проанализировать, что же случилось с ней в ту ночь, и на ум ей пришла не слишком однозначная, но яркая ассоциация, навеянная шестилетним, так и не законченным обучением в музыкальной школе. Параллель со скрипачом-виртуозом, получившим новую скрипку.
Видимо, маэстро подозревал, что эта скрипка, по меньшей мере, вышла из мастерской Страдивари или Гварнери, так нежно и трепетно он касался пальцами её корпуса и грифа. Колдуя с колками, долго настраивал каждую струну, прислушиваясь к мельчайшим оттенкам её звучания. Пока, наконец, в дело окончательно не вступил смычок, изредка прерываемый импровизациями пикколо. И игра скрипача оказалась настолько гениальной, что сама скрипка хотела звучать так, чтобы привести аудиторию к экстазу, к той грани, за которой – потеря сознания. И это было только начало концерта. Скрипач умел играть разные произведения – бравурные, тягуче-меланхоличные, с рефреном и без, и каждый раз скрипка пела так, что в финале любого из них аудитория взрывалась бешеной овацией. К завершению выступления и музыкант, и скрипка истощили свои силы. Скрипач бережно завернул свою новую деревянную подругу в мягкую ткань и положил в футляр до тех пор, пока не придёт время снова зазвучать музыке.
Где-то уже под утро – точнее время определить было невозможно — Алекс так и не поняла, когда здесь бывает ночь — она услышала:
– Это не слишком много для тебя? Ты устала?
Что могла Алекс на это ответить?
– Я устала. Но это не слишком много.
И неожиданно получила в ответ:
– Завтра ты будешь купаться в очень тёплой воде.
Ты
Пришёл –
спорно, сама
я нашла,
я пришла,
взглянув,
захотела ещё посмотреть.
Смотрю,
и ты смотришь тоже,
и слышишь
слова прямо,
как есть здесь, по-своему.
Словно всегда
знаешь, что должно сказать
и когда промолчать
Это злит, манит.
Такого любить?
Это ли жизненно, да?
Должно довольствоваться мне?
Должно заботиться?
А я ликую.
Нет, это —
игра!
От радости себя не помня,
сказала
всю правду и ложь, что была,
и было весело,
было легко мне.
Глава 6. Четверг. Греттислёйг
Первый раз Алекс проснулась от того, что настырный солнечный луч пробрался сквозь щель в занавесках, чтобы пощекотать её веки. Этот же луч подсветил мягкими яркими бликами и без того золотистые волосы мужчины, мерно дышащего рядом.
Алекс не задумалась о том, что впервые после приезда в Исландию не поинтересовалась, какая сегодня погода. Впрочем, это было очевидно, и её голова была занята совсем другими размышлениями.
Алекс никогда не нравились блондины, особенно бородатые (но и бородатые шатены ей нравились только глазами, если к ним не прикасаться). Но этот блондин был большой, сильный, тёплый, крепкий. Алекс могла бы добавить ещё несколько эпитетов, но зачем? Его доведённый до абсолюта вид спереди до сих пор
