Развернувшись, стремительно направилась к двери, но Константинидис, мгновенно догнав, вцепился в мои плечи.

— Клио…

— Отпусти меня! — я в бешенстве вырвалась. — И больше никогда не смей брать даже за руку! Противно, что прикасаешься ко мне после того, как ощупывал это пластиковое убожество!

Снова дёрнулась к двери, но Константинидис вдруг рванул меня к себе и, обхватив ладонями лицо, жадно впился губами в мои. На мгновение я задохнулась, но тут же его оттолкнула.

— Совсем рехнулся?!

Константинидис будто не слышал. Сверкая глазами, оплёл меня конечностями, как осьминог — щупальцами, и, слегка запинаясь, выдохнул:

— Это ведь ревность, да? Наконец-то…

Снова губы одержимо прижимающиеся к моим… и моё сердце, предательски чуть не вылетевшее из груди. Но я упрямо продолжала вырываться, а Константинидис, тоже явно начиная злиться, не менее упрямо сжимал меня в объятиях.

— Не отталкивай меня, Клио, я ведь тебе не безразличен! Признай это, наконец!

Уже не помня себя от злости, я впилась зубами в его губы, практически растерзавшие мои. Ошарашенный, Константинидис на мгновение отдёрнулся, но тут же, судорожно стиснув мои плечи, впечатал меня в стену.

— Бешеная!

— Тебе не привыкать! Только что с такой развлекался! Отпуст…

— Она пробралась ко мне в душ, я её выставил, хотя она уходить не хотела. Пришлось выпихивать силой, она сопротивлялась — это ты и слышала. Она не нужна мне и никогда не была! Лишь теперь понимаю, что значит нуждаться в ком-то по-настоящему!

Будто тисками обхватив ладонями мою голову, Константинидис наклонился к моему лицу и, задыхаясь, словно его долго держали под водой, и он, наконец, вынырнул на поверхность, выдал:

— Мне нужна ты, Клио, только ты одна… Чокнутая, безрассудная, с вампирскими глазами… моя.

Я замерла, мгновенно перестав вырываться… кажется, пыталась до конца осмыслить сказанное. Константинидис наклонился ещё ближе и шёпотом выдохнул:

— Я люблю тебя…

Я моргнула слегка вразнобой — сначала левым, потом правым глазом. Вот она — идеальная возможность рассчитаться за все обиды! Насмешливо поинтересоваться, как часто он повторял эту фразу «с-совершенству», вспомнить «Агашку»… Но разум как будто перестал подчиняться здравому смыслу. Сердце заколотилось, в ушах забили барабаны тамматтама[1]… и я просто влипла поцелуем в губы супруга. Он простонал что-то маловразумительное и стиснул меня в объятиях так, что перед глазами запрыгали солнечные зайчики… а потом судорожно подхватил на руки и, слегка спотыкаясь, натыкаясь на стены и перила, заторопился вверх по лестнице. В чём-то символично — в ночь после свадьбы он так же нёс меня по лестнице в супружескую спальню. Но тогда наша брачная ночь так и не состоялась, а теперь… Я улыбнулась, когда он опустил меня на кровать и сорвал с себя рубашку, будто она начала его душить.

— Впечатляет… — нарочито обвела глазами его обнажённый торс.

Но супругу было явно не до шуток. Мимолётно улыбнувшись, он на мгновение завис надо мной, не сводя горячего взгляда с моего лица и ласково поглаживая щёку кончиками пальцев.

— Пытаешься оценить ущерб, который собираешься нанести? — снова не сдержалась я.

В потемневших глазах супруга мелькнул огонёк, губы исступленно прижались к моим, и я, не удержавшись, опрокинулась на подушки.

— Сама напросилась, — хрипло прошептал он. — И эту ночь уже точно не забудем ни ты, ни я…

— Надеюсь… — почти беззвучно выдохнула я.

— Но я постараюсь владеть собой, — словно спохватился Константинидис. — Не хочу, чтобы ты…

Но я уже выскользнула из внезапно начавшей стеснять движения маечки и, обвив руки вокруг шеи супруга, сама прильнула губами к его.

[1] Тамматтама — два сталкивающихся барабана. Барабанщик ударяет в барабан на двух поверхностях палками, в отличие от других традиционных для Шри-Ланки барабанов.

Глава 21

Я проснулась от… чужого дыхания, щекотавшего щёку моей собственной волосинкой. Досадливо махнув по щеке, приоткрыла один глаз… и второй распахнулся самостоятельно. Моя голова очень естественно покоится на обнажённой, плавно вздымающейся и опускающейся груди Константинидиса. Его руки опутывают меня, а наши ноги вообще переплетены, как корни деревьев-близнецов… Настолько «вросли» друг в друга после первой же совместной ночи?! Мои шевеление и чересчур активное хлопанье глазами разбудили благоверного. Он вздохнул глубже, улыбнулся, не открывая глаз, и, крепче прижав к себе, чмокнул меня в макушку. Я лишь слабо трепыхнулась — вот она, супружеская жизнь, во всей красе… А Константинидис наконец разомкнув веки, тут же нашёл меня взглядом и, улыбнувшись ещё лучистее, заявил:

— Я не хочу разводиться.

— Н-неожиданное приветствие, — слегка запинаясь, выдала я и откашлялась — голос прозвучал хрипловато.

— Последствия караоке? — вскинул брови Константинидис и, подтянув к себе, очень легко коснулся губами моих губ. — Как спала?

— Наконец-то фраза, которую ожидаешь услышать утром!

— «Утром»! Уже наверняка полдень! Или ещё позже.

— Какая ночь — такое и утро, — рассудила я. — Но «вступление» всё равно побило все рекорды!

— Почему? Просто хотел сказать это, пока ещё могу связно мыслить… — взяв в ладони моё лицо, он снова потянулся к моим губам. — Пока ты не начала целовать меня, как ночью, окончательно лишив разума… или пока опять не потащила на пляж…

— «Потащила»! Что-то не припомню, чтобы ты сопротивлялся!

Наша первая совместная ночь прошла… так же безумно, как проходили совместные дни! И забыть её нам обоим точно не грозит! Став, наконец, «настоящими молодожёнами» и немного обессилев в процессе, мы ненадолго забылись сном, а, проснувшись ещё до рассвета, зверски захотели есть. Сияющий, как новенькая ланкийская рупия, супруг заказал в «люкс» сильно поздний ужин, плавно переходящий в очень ранний завтрак. Но поедать его мы выбрались к бассейну — чтобы параллельно насладиться красотой нашей первой брачной ночи, по словам сизигоса, так непростительно запоздавшей «из-за моего упрямства». А потом окончательно спятившего от супружеского счастья Константинидиса потянуло на подвиги. Вспомнив о нашей «совсем первой» ночи, когда я привязала его к кровати, чтобы он не пошёл купаться, благоверный предложил поплавать в бассейне сейчас, при свете луны. А я, не желая отставать в дерзости затей, внесла встречное предложение: если уж плавать, то в океане, а не в каком-то бассейне! На самом деле просто хотела его поддразнить, но Константинидис с жаром поддержал идею. И вот наследник миллионов и его теперь уже «полноценная» кириа, как два слегка задержавшихся в развитии подростка, хихикая и подталкивая друг друга, пробрались к океану. На пляже — ни души, только белые «барашки» волн. И мы с разбега влетели в воду. Хохоча и ныряя, только начали набирать скорость,