местом для развлечений, заполненный лужами засохшей крови, обрубками костей и кучами гниющей плоти, крайне редко убираемой с манежа, он одновременно вызывал предвкушение от зрелища и какое-то гнетущее чувство страха перед тем ужасающим количеством оборвавшихся на нём жизней. Причём, не просто оборвавшихся, а непременно именно так, чтобы последние секунды даже самому далёкому зрителю показались адом, заставили вздрогнуть от истошного вопля, хруста костей или фонтана крови. Казнь была пугающей традицией, Дарфорд не терпел пощады и этой чертой, проведённой лезвием по горлу, показывал всё своё гниющее столетиями нутро.

Мальчишка-островитянин, купленный едва ли не за бесценок, должен был стать разовой закуской для твари, разогревом перед настоящим шоу. Однако же он выстоял. Когда на него спустили свирепого бронированного волкодава, тот не просто выстоял, но и победил зверя, до этого служившего превосходным орудием казни для не слишком нужных бойцов.

То был первый поединок. Один из немногих, заставивших сердце покрыться чёрной коркой. Жажда жить обернулась яростью и абсолютным безразличием к другим людям. Каждый из тех, кто выходил против него, кто ступал на пропитанную кровью песчаную арену, был всего лишь преградой. Будь в руках нож, меч или что-то потяжелее, да хоть осколок ребра – плевать. Противник должен был умереть. В живых оставался только один.

Таких поединков было много. Разменяв полсотни, Норико перестал считать. Со временем он понял, что против него перестали выпускать тех, для победы над которыми необходимо было превозмогать себя. Его противниками становились те угрозы, что можно было легко ликвидировать. Он стал не просто рабом, которого можно легко обменять на рынке. Он стал той вещью для этих грязных сволочей, на ком можно хорошо заработать денег.

Таких на арене было двое – он и чемпион. Два зверя, которых никогда не сталкивали вместе, ведь знали, что стоит лишиться одного, и в другом тоже быстро пропадёт смысл. Терять сразу две фигуры на этой доске было совершенно не выгодно, поэтому они оба раз за разом выходили на ринг, расправлялись с кем-то и уходили в подземелья. Так продолжалось долгое время, но однажды их всё же решили столкнуть. Ведь зрители, изрядно привыкшие к ставшим уж слишком рядовыми боям, затребовали большего зрелища. И поединок титанов должен был стать идеальным угощением для кровожадной толпы.

Один – резкий и юркий, молниеносно поражающий своих оппонентов. Другой – тяжеловес, мощь чьих ударов могла рушить стены.

Эта схватка с самого начала не могла быть равной. И всё же явного фаворита перед поединком так и не определили. Крупье озолотились на ставках, трибуны ломились от количества народа. Бой должен был стать величественной коронацией одного и окончательным падением другого… И он, мягко сказать, разочаровал.

Они оба знали, как будет сражаться их соперник, ведь видели немало сражений друг друга. Вот только один этим воспользовался, а второй самоуверенно понадеялся на собственные умения. Он рванул к громиле по прямой траектории, нацелился на того сокрушительным ударом и… промахнулся.

Островитянин был быстрее, но явно не ожидал, что этот гигант в чёрной броне с двуручным мечом окажется куда проворнее, чем представлялось со стороны. Он нанёс буквально пару ударов даже не в половину своей силы, но этого хватило, чтобы самурай пал.

А хуже всего то, что его противник словно решил поиздеваться над ним. И унизительно пощадил.

Под злобный гул толпы, требующий расправы, он затащил тело в клеть в полном молчании, а затем растворился в тёмных коридорах. И вот теперь Норико лежал на холодной каменной койке с дырой в животе, опутанный грязными повязками, накачанный непонятно чем и взирал в тёмный сырой потолок под перезвон различных предметов.

Парень повернул голову, что отдалось крайне неприятной ноющей болью и увидел низкого, сгорбленного старика с всколоченными волосами, который нервно перебирал инструменты, которыми с явной периодичностью копался во внутренностях раненых бойцов.

- Ты – идиот! – хриплым голосом воскликнул он, поняв, что его подопечный проснулся. Развернувшись, он сердито помахал скальпелем, не внушающим доверия, натянул большие, чуть потрескавшиеся очки-гоглы на морщинистый лоб и продолжил, - Ты на кой ляд на него так полез!? Знал ведь, что он тебя на холодец порубит, дубина! Сколько раз я по частям собирал таких как ты? – старик был очень зол. - Много. Даже больше, чем дней ты здесь. Вот ответь мне, порадуй старика, ты зачем самоубиться так глупо решил?

Норико задумался. Он не хотел бесцельно умирать. Быть может, решил доказать самому себе, что никто и ничто ему нипочём. Что он может победить кого угодно. Глупо? Возможно. Впрочем, какая разница, если каждый раз после боя, когда, казалось бы, право на жизнь осталось при нём, его всё равно мог вероломно отнять любой из сотен ублюдков, что сидят на трибунах. Восход никому не известного гладиатора попортил немало крови тем, кто был заинтересован в победах карманных бойцов, и островитянин в какой-то момент перестал считать количество посланных ему сверху угроз расправой. Какая разница, если каждый выход на арену приближал его к судному дню? Какая разница, если шансов выбраться с арены у мертвеца было в десятки раз больше, чем у живого? Какой смысл, если он раз за разом тешил себя очередным притворством, надеждой на призрачный шанс, которые после превращались лишь в глубокое разочарование, оставляющее на душе неизлечимые рубцы.

Он высказал это старику, хотя и сам не понимал, зачем. Наверняка ему даже не было дела до этого. Он просто лечил гладиаторов, чтобы те могли выйти заново на арену, только и всего. Но он ответил:

- Ты каждый раз выходишь на битву, словно зная, что она последняя. И ведь ты сам приближаешь себя к смерти. Раз за разом надеешься, что лезвие её косы полоснёт по горлу. И раз за разом разочаровываешься, что каждый раз оказываешься жив. Ты согласился на дуэль с ним ради чего? Ради того, чтобы снова доказать себе свою исключительность? Или ради того, чтобы его шпага пронзила тебя окончательно? Ради того, чтобы наконец оказаться в объятиях смерти.

- Ради… Стоп! Шпага? – он попытался резко подняться с койки, но затрещавшая в теле боль не дала этого сделать, - Какая ещё шпага?

Он взглянул на старика, тот подошёл ближе. За тёмными стёклами очков не было видно его глаз, а голос оставался безразлично-спокойным.

- Успокой своего внутреннего демона, воин, и тогда однажды ты всё себе докажешь, а до той поры помни, что одиночкам в этом мире не выжить.

Старик достал из-за