Шрифт:
Закладка:
и не нашли…
А сыну нашему в тридцать четыре года почки внезапно отказали, тоже умер. Остались мы без единственного сына… Работала я в Петропавловской городской поликлинике, которая на Красноармейской была, в старинном здании, санитаркой. Здание и сейчас стоит, а людей сколько сгинуло за время его существования… И нам с дедом уже по девяносто лет. Как меня муж зовёт? Мотя, а я – его, если в добром здравии (в хорошем настроении) – Мишенька. Только это редко бывает, нехороший у меня характер! Доктор в прошлом году пришёл, ругает, что в больницу не ходим. Спрашивает:
– Сколько лет вы вместе живёте?
– Семьдесят, – говорим.
– И не надоели вы друг другу?
– Нет, – говорим, – не надоели. Правда, Мишенька?..
Рассказ М. С. Скидановой (в девичестве – Родно), 1913 г.р.
ЛОШАДИНОЕ СЕРДЦЕ
«Нужда научит горшки обжигать» (укр. пог.)
В семье нас было шесть детей, жили мы в Архангелке – переселенцы с Украины – вспоминает моя собеседница, Безуглова Валентина Яковлевна. – Из раннего детства сохранилось в памяти, что брат Тимоша
принёс из школы перед Новым годом стеклянный шар – ёлочную игрушку. Надо знать жизнь, которой жила старая деревня: тяжёлый труд с детства, грязь, пот, вши, клопы, грубая одежда из самотканых материй, грубая речь, чтобы представить, какое впечатление на меня произвела обычная сейчас ёлочная игрушка! Она была необыкновенная – нереальная, загадочная, хрупкая… На тот момент это было самое красивое, что я видела в жизни!
Конечно, мне хотелось её подержать в руках, но Тимоша берёг её как зеницу ока. Прятал он шарик в горнице, в угловом столике. Однажды я улучила момент, когда мама была занята на кухне. Шмыгнула в комнату, просунула руку, и… вот оно, зеркальное чудо в моих руках! Боже, как волшебно
преломлялся свет на его поверхности!
Внезапно в комнату вбежал Тимоша и вскрикнул. Я попыталась убежать и, конечно, уронила шарик, осколки брызнули в разные стороны! Брат заплакал, и хотел свести со мной счёты, но мама не дала меня обидеть.
Неподалёку жили бабушка и дедушка – родители отца, они меня очень любили, я у них почти всё время и жила. «Наша дочка» – называли они меня. Бабушка всё младшего сына Андрюшу ждала из армии, специально для него посадила грядку огурцов. Не дождалась – в 1916 году ходил страшный тиф, целые семьи вымирали за несколько дней. Мёртвых собирали, складывали в общие ямы, обливали известью и сжигали – если некому было хоронить. Бабушка с дедушкой умерли, их похоронили дочери. Тут и Андрюша вернулся.
В это же время умерла моя мама. Помню, надели на неё самое лучшее платье – шерстяное, розовое, венчальное, и понесли на кладбище. Я так плакала! Не потому, что маму было жаль, а потому, что на кладбище
меня не взяли – было мне пять лет, я не осознавала потерю, просто хотелось пойти со всеми вместе. Сестра Ульяна к тому времени была уже замужем за Сазоновым, жили они на разъезде в Кривозёрке, имели дочь Надю. Узнав, что родители умерли, Уля бросила мужа, забрав дочь и своё приданое – пять овец, вернулась в родной дом и стала воспитывать нас, сирот. Потом она вышла замуж за Семёна, родила четырёх сыновей и дочь Валю. Сыновья
у неё выросли подлые.
Когда Колчак из Омска заходил, страшно было. Помню, раз во двор заехал вооружённый казак на коне – шея и пол-лица пуховым платком замотаны, в крови. Ну и испугались мы, дети! А чаще всего мы просто ничего не видели и не понимали. Сестра Тася меня и Валю закутывала обычно
потеплее в шали, и мы сидели у соседей в подвале, дрожа от холода и страха. Когда выпустят из подвала – стрелой мчимся домой, залезем на печь, греемся. Там у нас форточка была прорезная. Жарко, бывает, станет, а раздеваться нельзя – вдруг опять стрелять начнут, надо будет быстро
к соседям бежать снова в подвал, спасаться. Откроем форточку – не надышимся!
У другой сестры Таси муж был хороший – Пётр Петрович Смагин. Первая жена у него умерла от родов, он и женился на моей сестре. На свадьбе ей выносят ребёночка: вот тебе, невеста, подарок от жениха! В это время мы переехали в город Петропавловск. Тогда Зенков большой богач был, скотом торговал, сын его учился за границей. Тася стала работать на кожзаводе. Ещё был завод «Кожхимик», где хозяином был Димитряков. У него в прислугах была красивая девушка. Мой дядя Андрюша, которого мать не дождалась, на ней женился. Он в то время тоже работал на кожзаводе. У них родилась дочь
Клава, которая сейчас директор школы на Бензострое, и сын Володя. А дядя Андрей потом погибнет на фронте.
Скоро Тасиной семье дали комнатку в бараке, я стала жить у неё.
В 16 лет пошла работать – по четыре часа работала на шпальт-машине. Потом сестра говорит: увольняйся и учись в школе, стала я учиться. Там же, на кожзаводе, была школа. Преподавали сосланные с Украины поляки, муж и жена, их дочь Ванда очень хорошо танцевала и руководила самодеятельностью. В клубе кожзавода ставились целые балетные спектакли, которые пользовались большим успехом у горожан – зал всегда был полон. Потом я училась в школе, бывшей царской гимназии, что в районе
Телебашни, девочки и мальчики – отдельно.
После школы мне хотелось быть портнихой, но неожиданно оказалась на курсах машинисток – брат оплатил. Учила нас какая-то нерусская женщина по американской системе. На этих курсах подружилась с Валей, полненькая такая девочка. Я оказалась способной в этой области, и занятий не пропускала. Каждый день включала в работу новый палец. Система такая, что большие пальцы почти неподвижно лежат на определённых буквах, а остальные работают так, что на клавиатуру и смотреть не надо – только на лист. Со стороны смотреть на это было непривычно. Мне всё это очень нравилось, выучилась я за месяц, а моя подруга не смогла. Стала я работать в профорганизации на том же кожзаводе. Начальник как-то посмотрел, как я работаю, и говорит:
– Валя, что ты по клавиатуре, как рак, ползаешь? Надо вот так – пальчиком, пальчиком… – я и стала работать
