И вот как только мне стало полегче в центре, так сразу полегче стало и с краев. И опять я выкинул на Микроба, а тот пронесся до центральной линии и отдал направо, где бежал параллельным курсом Самат. Федор не остановился, хотя уже отыграл эпизод, как многие делали, а понесся дальше. Он резал угол. А Сэм вертикальным пасом разрезал оборону «Жальгириса» и вывел на ударную позицию Рябова. И Антон, сурово топоча, как махнул ногой — вот сейчас вдарит! Как положил защитника! Как заставил вратаря шагнуть вперед!

И не ударил! Нет! Катнул налево!

Ах, Сан Саныч, как же он научил народ, как вдолбил в подкорку каждому: видишь у чужой штрафной нашего защитника? Отдай ему! Он от своих ворот пробежал за мячом — вознагради его!

И Рябов катнул налево, врывавшемуся в штрафную Микробу. А тот не стал бить свой фирменный в обвод вратаря, он — в стеночку. Тут же вернул мяч обратно, но чуть вперед. И вот огромный и на первый взгляд неуклюжий Рябов с мячом перед воротами противника. А последний защитник лежит, вратарь сделал шаг в сторону Микроба и тоже уже отыгран.

Бей!

Удар!

Есть! Чисто! 0:2! И мы пошли на перерыв в хорошем настроении и с отличным счетом.

Ух, как это было красиво!

Тогда в перерыве Круминьшу никто и ничего не сказал. Потому что мы команда. И уже перед самым выходом на поле он сам вдруг встал и сказал… Наш гордый и на всех чуть сверху смотрящий! Он сказал:

— Тренер, ребята, вы — это… Ну, я — да…

При этом Марк был совершенно искренним. Он физически не мог переступить ощущение, что своих бить нельзя.

— Да забей! — заорал народ. — Мы в Москву приедем — всех порвешь! Ведь порвешь, да?

Потому что мы — команда! Да!

И настроение такое было, когда на второй тайм вышли…

Вот даже на экране видно, что все как будто чуть-чуть выпили — для легкости в движениях, для улыбки на пол-лица.

Ох, наверное, «Жальгирис» удивлялся…

А у наших пошли стеночки и игра в квадратах. И обводки — пусть даже попытки обводок. И никто не орал друг на друга, что вот туда пасовать надо было, а не водиться тут, как Месси какой, и вообще…

Ну, не вышла обводка? Молоток, парень! Попробуй еще! А мы тебя поддержим!

Вильнюсцы попробовали организовать навал, пошли всей командой вперед, прижали нас к воротам — мне так казалось во время игры. Сверху же, с камеры, что показывала мне повтор матча, отлично было видно, что не прижали. Потому что два крайних защитника остались на центральной линии. Когда я с рук запулил вверх и вперед и мяч через последних защитников, рванули вперед сразу двое, а за ними, как стадо носорогов, кинулись по центру остальные… Всем хотелось забить! Всем!

Но мяч отдали Самату. И Сэм влетел, как наконечник копья, обогнав всех, и вратарь перед ним… Ба-бах!

Сильнейший мяч пролетел прямо над плечом вратаря — тот даже дернуться не успел. Слишком близко. Слишком сильно. Слишком точно! 0:3!

На чужом поле — под ноль!

Красота!

Еще раз пересмотреть, что ли? Шестого июня нас ждала игра с «Локомотивом» в Москве, семнадцатого — ЦСКА, снова в столице. И последний матч круга — двадцать шестого к нам приезжает донецкий «Шахтер».

Едва только закончилась игра, вернулась Рина, отлучавшаяся в магазин, и сказала с порога:

— Ты хотел с мамой познакомиться?

Я сглотнул. Еще не зная эту женщину, я ее заочно боялся.

— Да после твоих рассказов…

— Она может только в воскресенье. Так что выбирай: завтра или восьмого июня.

— Восьмого! Мне надо морально подготовиться.

Судя по всему, это испытание будет посложнее, чем игра с «Локо».

Глава 14

Здравствуй, мама!

Будь я Микробом, я бы сейчас продекламировал: «О, Черкизон, как много в этом, для сердца русского слилось, будь торгашом или поэтом, который в девяностых рос». Остроумно сложилось, но никто не оценили бы по причине незнания, что за культовое место Черкизон.

Здесь на его месте тоже построили высотки, но живые, белые, наподобие сталинских, а не безбалконно-стеклянные коробки, стоящие друг к другу окно в окно и грозящие лет через дцать превратиться в уродливое гетто.

Черкизон… Настоящий город, набитый мигрантами под завязку, со своими законами и авторитетами. Многие оттуда и не выходили по причине отсутствия документов. Там питались, одевались, жили и работали.

Аляповатый, пыльный, людный с его от руки написанными вывесками и примеркой вещей на картонке или в контейнере за занавеской.

Когда его сносили, в Интернете стоял вой, что уходит эпоха, а мне думалось, что пусть такая эпоха катится к чертям!

Черкизон… как здорово, что этот мир тебя не знал!

В этой реальности стадион также сохранил свой первоначальный облик, только блестел и лоснился, и стеклом посверкивал на солнце, будто подмигивая нам: а по силам ли вам наши⁈

А вот и по силам!

Всю дорогу в автобусе мы шутили и смеялись. Я заметил, что это отличная примета. А вот если все серьезные и сконцентрированные, то частенько ничего не выходит. Перегорает народ.

Шутка и веселье — наше все. Тем более темп набрали — ого-го! С самого начала и до конца мы на первой позиции в рейтинговой таблице! Одна ничья, все победы, идем на рекорд! Спасибо Горскому — перестал судья как говном кидаться и свистком душить, так и подыгрывать нам — спасибо Рябову Антону Робингудовичу.

— Семин — это голова! — напоминал Димидко.

— И Димидко — голова! — сказал Колесо, наш ветеран. — Я бы ему палец в рот не положил…

— Это кто мне палец в нос положить хочет? — Димидко аж привстал на сиденье, что предназначалось экскурсоводу.

— Да как раз и не хотим, Сан Саныч! — успокоил его Микроб. — Нам пальцы еще нужны.

— Но в игре применять не будем, — пообещал Левашов.

И вот шестое июня, жаркая летняя Москва, «Локомотив» на Черкизоне. Зеленый газон, зеленая форма… И наши — серебристо-белые.

И началось.

Тут такое дело: все же «паровозы» — они упорные, да. Но вот нападения настоящего у них так и не было. Или не получались атаки, потому что вязли в центре поля. И если что-то ко мне и летело, так оттуда, издали. А это — мячи вратаря. Если он и