только его допросам, но и унижениям со стороны человека, которого они воспринимают как предателя своих соотечественников.

В октябре 1918 года люди, оставшиеся от военной миссии, были подвергнуты осаде, которая длилась неделю, и в результате всех, за исключением лейтенанта и еще нескольких человек, арестовали. Два адюътанта (включая Сержа) делают все возможное, чтобы освободить заключенных. Один из них, бизнесмен П. Дарси, больной, истощенный, в декабре 1918 года скончался, так ничего и не добившись. Перемирие подписано, и Франция больше не воюет с Германией. Но в России французские экспатрианты до сих пор живут в страхе. Обратит ли Франция на них внимание?

В конце концов Л. Нодо, после четырех месяцев заключения, пишет по требованию большевиков знаменитую статью, осуждающую интервенцию союзников в России. Похороны П. Дарси в начале января 1919 года унылы: останки бывшего президента Торгово-промышленной палаты и Санкт-Петербургского благотворительного общества провожают на кладбище около пятнадцати французов, медленно идущих через густой снег, небольшой костяк, группка самых стойких мужчин и женщин, которые хотят отдать последний долг уважаемому ими человеку, перенесшему так много страданий.

Всю осень 1918 года во Францию уходят караваны беженцев. Обескураженные, больные, разоренные, измученные «французы России» текут прочь, подобно огромной реке печали с множеством притоков.

Но как дожить до репатриации? Что есть, чем согреваться? Все продают то, что у них еще имеется, за бесценок, ищут сколько-нибудь бревен, которые грузят на сани и впрягаются в них, подобно животным; люди обмениваются кто чем может, рыскают между простынями, досками и вывесками, брошенными на тротуаре – имуществом опустевших магазинов, который были навсегда закрыты или просто выпотрошены. Большая часть французских подданных решает покинуть страну. Приходится договариваться об обмене французских солдат, заложников и людей, подлежащих мобилизации в России, на русских солдат, которых Франция отпустит, с радостью избавившись от этих потенциальных большевиков.

Серж считает, что пришла пора Иде уехать из страны. Она вот-вот должна получить действующий паспорт. Ему удается навестить ее, и они возвращаются в Москву с Эдуаром в январе 1919 года, чтобы оформить им паспорт. В поезде они говорят о своей жизни в Ивановском, а Серж рассказывает о потрясениях в Москве. Упоминает он и об убийстве царя в июле 1918 года. Ида отворачивается в сторону. Она когда-то вырезала из газеты маленькую фотографию императорской семьи, и дорожит ею. Она молится за царя и его народ. Ида запомнила последние слова государя, даровавшего прощение своим палачам, и она понимает его. Как она молится за Россию!

Никаких известий от мужа не приходит, Серж подтверждает, что сообщение между Москвой и Архангельском, где, как ему кажется, Эрнест по-прежнему должен находиться, полностью отрезано. Последняя информация об Эрнесте датируется июнем 1918 года, когда он находился в командировке на Крайнем Севере. Но с тех пор прошло уже несколько месяцев. Поэтому Ида не знает, вернулся ли Эрнест во Францию. Она хотела бы отправить сообщение Полю Плено, верному другу ее мужа, свидетелю их брака и крестному отцу Эдуарда. Но Серж рассказывает ей, что Поль уехал из Москвы еще до конца 1918 года.

«Какое счастье, Господи, что Серж здесь, чтобы присматривать за нами!»

Серж хорошо знает Плено и высоко ценит его. Он полностью разделяет его мнение о ситуации и персказывает Иде его слова:

«Когда Ленин совершил свой переворот, его первой заботой было создание гвардии. Для этого он приказал открыть тюрьмы, а всех заключенных по общему праву освободить и нанять в гвардию. Очевидно, что эти люди в результате являются выгодоприобретателями по итогам всех беспорядков, и потому они вполне убежденные большевики.

Второй отряд красногвардейцев был набран из числа тысяч китайцев, завезенных в Россию для работы на военных заводах в то время, когда производилось военное снаряжение. Когда фабрики закрылись, эти китайцы оказались на улицах, умирая от голода и холода. Народные комиссары привлекли их чуть ли не насильно в так называемую Интернациональную гвардию, оставив им выбор между смертью от лишений или получением по тысяче рублей в месяц, хлебом по желанию и полной свободой ходить и воровать, грабить, деклассировать буржуазию и занимать чужие дома. Китайцы не колебались между этими двумя вариантами. Третий контингент гвардии, всегда интернациональной, формировали латыши. Когда немцы захватили прибалтийские провинции, они хотели мобилизовать всех латышей в возрасте от восемнадцати до сорока лет, чтобы сделать их солдатами, которых они отправили бы на французский фронт.

Мобилизуемые латыши тогда массово бежали в Петроград, где Советы приказывали им записываться в гвардию. В случае отказа их передавали немцам, которые расстреливали их как дезертиров. Они выбирали гвардию. Среди пленных немцев, живших при полной свободе в России, несколько тысяч также записались в гвардию, из-за преимуществ, которые предоставлялись этим защитникам комиссаров. Таким образом, гвардия – это просто сборище бандитов, решивших сделать все, чтобы беспорядки длились как можно дольше.

Между гвардией и Красной армией существует большая разница. Когда Лев Троцкий хотел создать Красную армию для защиты Советской России, он призывал добровольцев, но безуспешно. Затем он ввел воинскую повинность. Однако солдат он мог набирать только из числа бесчисленных безработных, выброшенных на улицу в результате закрытия большинства заводов. Эти солдаты, конечно, не были большевиками, и одна только потребность в хлебе удерживала их в рядах Красной Армии».

Плено, начальник заводов Ралле, хорошо знает рабочих. На его заводах велась значительная пропаганда, но безрезультатно. Рабочие, которые в начале революции считали, что для них наступает эра счастья, потому что им будут теперь очень много платить, а работать им предстоит меньше, быстро поняли, что единственный результат, которого они добились, – это закрытие заводов, безработица и голод. Они ненавидят большевиков, принесших одни страдания, но боятся красногвардейцев, которые без колебаний сажают и расстреливают всех, кто не принадлежит к их партии. Когда союзники попытались вторгнуться на Русский Север, это только укрепило власть большевиков, которые вели очень активную кампанию, утверждая, что союзники, империалисты, капиталисты и буржуа вторгаются в Россию, чтобы отобрать у крестьян землю, которую они приобрели, и свободы, которые дала им революция. Если бы мы хотели осуществить эффективную интервенцию союзников, мы должны были бы ввести достаточно сил, чтобы Красная армия поняла, что большевики не смогут им сопротивляться, и в этом случае, как был убежден Плено, «вся Красная армия перешла бы на сторону союзников для изгнания большевиков и красногвардейцев».

Между солдатами Красной армии и красногвардейцами действительно существует большая неприязнь. Это связано с тем, что красногвардейцам платят гораздо больше, чем солдатам, и что комиссары, которым красногвардейцы нужны главным образом для защиты оставляют им полную свободу для совершения грабежей.

Незадолго до своего отъезда, в конце октября 1918 года, Плено оценил