Шрифт:
Закладка:
После этой предварительной встречи я несколько раз встречался с этим человеком, находясь в Канаде. Он делал конкретные запросы о предоставлении информации, которые для меня были просто бессмыслицей — я имею в виду, что мне было трудно их понять. Но он действительно запросил у меня образцы урана и информацию в целом по атомной энергии.
На одной встрече я дал мужчине микроскопическое количество U.233 и U.235 (по одному из каждого) U.235 был слегка обогащенным образцом, находился в маленькой стеклянной пробирке и состоял примерно из миллиграмма оксида. U.233 весил около десятой доли миллиграмма и представлял собой очень тонкий осадок на платиновой фольге, завернутый в лист бумаги.
Я также передал этому человеку письменный отчет об известных мне атомных исследованиях. Эта информация в основном носила характер, который с тех пор был опубликован или вот-вот будет опубликован.
Мужчина также попросил у меня информацию об американских снарядах A.A. с электронным управлением. Я очень мало знал об этом и поэтому мог дать лишь очень мало информации.
Он также попросил меня представить людей, работающих в лаборатории, включая человека по имени Вил, но я посоветовал ему не связываться с ним.
Мужчина дал мне несколько долларов (я забыл, сколько) [700 долларов — прим. ред.] и бутылку виски [две бутылки — прим. ред.], и я принял их против своей воли.
Перед тем, как я покинул Канаду, было условлено, что по возвращению в Лондон я должен был встретиться с кем-то, кого я не знал. Мне сообщили точные детали относительно установления контакта, но сейчас я их забываю. Я не явился на встречу, потому что решил, что эта тайная процедура больше не подходит ввиду официального обнародования информации и возможности удовлетворительного международного контроля над атомной энергией.
Все это дело было чрезвычайно болезненным для меня, и я взялся за него только потому, что чувствовал, что это был вклад, который я мог бы внести в безопасность человечества. Я, конечно, делал это не ради выгоды»[152].
1 мая 1946 года Мэй был приговорен к десяти годам каторжных работ. Он был освобожден в конце 1952 года, отсидев шесть с половиной лет[153].
Внесенный в черный список университетов Великобритании, Мэй работал в компании по производству научных приборов, а в 1961 году перешел на работу в Университет Ганы, где проводил исследования в области физики твердого тела и создал научный музей[154].
Понтекорво Бруно Максимович
(1913–1993, (в российских источниках «Мэр», «Каспор»)
Бруно Понтекорво родился в Пизе в богатой еврейской семье. Его родители — Массимо и Мария Понтекорво — были одними из самых состоятельных членов еврейской общины города (Массимо Понтекорво вместе с братьями управлял основанной их отцом Пеллегрино Понтекорво сетью текстильных фабрик). В Una nota autobiografica он пишет о себе: «Родился я в Пизе в 1913 году в благополучной многодетной семье: отец — промышленник, мать — дочь врача, пять братьев и три сестры, из которых наиболее известны биолог Гвидо и кинорежиссёр Джилло».
В 1929 году Бруно поступил на инженерный факультет Университета в Пизе, а в 1931 в возрасте 18 лет был принят на курс физики, читаемый Энрико Ферми в Римском университете «La Sapienza». По окончании университета в 1933 году работал ассистентом директора Физического института, сенатора Орсо Марио Корбино. Последнему итальянская физика обязана своим расцветом в 1920—1930-х годах.
Бруно Понтекорво
В 1934 году Бруно Понтекорво подключился к работам группы Ферми и через два месяца стал соавтором открытия эффекта замедления нейтронов, практическое значение которого стало очевидно через пять лет, после открытия деления ядер урана и цепной ядерной реакции.
В 1936 году, получив стипендию от министерства национального образования Италии, Понтекорво направился на стажировку во Францию, где работал в лаборатории Ирэн и Фредерика Жолио-Кюри, занимаясь изучением ядерной изомерии. За эти исследования он получил премию Карнеги-Кюри.
В 1938 году Понтекорво женился на студентке из Швеции, Марианне Нордблом, в том же году у них родился первенец — Джиль. Позднее в США у Понтекорво родились еще двое сыновей — Тито и Антонио.
10 мая 1940 года немецкие войска начали стремительное наступление на Западном фронте. В результате армии союзников были разгромлены, и 14 июня передовые части вермахта вступили в Париж. Понтекорво оставался в столице Франции до самого последнего момента. На велосипеде ему удалось пробраться на юг страны, где он встретился с женой, проделавшей этот путь по железной дороге. Из Франции Понтекорво с семьей перебрался в Испанию, а затем в Португалию. В Лиссабоне они сели на пароход, отплывавший в Америку, и 20 августа 1940 года сошли на берег в Нью-Йорке.
Оказавшись в США, Понтекорво устроился на работу руководителем научного отдела в одну частную геологическую фирму, находившуюся в городе Тулсе (Оклахома). Там в течение двух лет он занимался реализацией геофизического метода зондирования нефтяных скважин, так называемого метода нейтронного каротажа, который до сих пор применяется в нефтяной промышленности. Однако денег Понтекорво заработал мало, и поэтому, когда в конце 1942 года ему предложили принять участие в «Манхэттенском проекте», он ответил согласием.
В начале 1943 года Понтекорво приехал в Канаду, где начал работать в Монреальской лаборатории в рамках англо-канадского уранового проекта. Несколько позднее он был назначен научным руководителем физического проекта создания ядерного реактора типа NRX в лаборатории в Чок-Ривере.
Теперь надо немного отвлечься и сказать о политических взглядах Понтекорво. Впрочем, лучше предоставить слово ему самому.
«Я придерживался левых политических убеждений, — писал Понтекорво в своей автобиографии. — С самого начала это было прежде всего связано с моей ненавистью к фашизму и, как я теперь думаю, с чувством справедливости, привитым мне моим отцом. С середины 30-х годов вплоть до 70-х мои представления определялись категорией нелогичной, которую я сейчас называю «религией», каким-то видом «фанатичной веры» (которая уже отсутствует), гораздо более глубокой, чем культ какой-либо одной личности…
Тогда, как и сегодня, я
