Шрифт:
Закладка:
— Драгоценная Тетушка сердится на меня? — спрашивала она, если Рут сидела возле подноса и ничего не писала.
— Нет, не в этом дело.
— Ты чувствовать что-то другое? Еще один призрак?
— Нет, дело не в другом призраке.
— Ах… Ах! Я знаю… Я умереть скоро… Я правая?
Ты можешь сказать, я не бояться.
Мать не трогала Рут, только когда та делала уроки или готовилась к контрольным. Она уважала ее учебу. Если Лу Лин начинала что-то говорить, Рут достаточно было ответить: «Тише, я читаю!» — и почти всегда мать замолкала.
Рут много читала.
В хорошую погоду она брала книгу и выходила на карликового размера крыльцо, где усаживалась, поджав ноги, на шаткий стул со спинкой в форме ракушки. Ланс и Дотти в это время были во дворе, курили сигареты, выдергивали траву между камнями дорожки или стригли бугенвиллею, которая, словно яркое покрывало, укутывала одну из стен их коттеджа. Рут исподтишка, поверх своей книги, наблюдала за ними.
Она была влюблена в Ланса. Он казался ей красивым, как кинозвезда: с аккуратной стрижкой, квадратным подбородком и большим мускулистым телом. И он был таким общительным, таким дружелюбным с ней, из-за чего она становилась еще стеснительней. Пока он ее не замечал, Рут старалась делать вид, что поглощена чтением книги или рассматриванием улиток на колоказии.
— Эй, малявка, — обращался он к ней. — Ты же ослепнешь, если будешь так много читать!
Его отец владел парой винных магазинов, и Ланс помогал ему вести семейный бизнес. Он уходил на работу поздно утром и возвращался в половине четвертого или в четыре. Потом, часов в девять вечера, он снова исчезал и приезжал поздно ночью, уже после того, как Рут переставала прислушиваться, ожидая, когда подъедет его машина.
Она пыталась понять, как Дотти могло так повезти, что она нашла такого мужа. Она даже не считала ее красавицей, хоть ее новая школьная подруга Вэнди говорила, что Дотти миленькая, в стиле любительниц посещать пляжи. Как ей вообще могло в голову такое прийти? Дотти была высокой, худощавой и вызывала желание ее обнять не больше, чем столовая вилка. К тому же, как заметила мать, у Дотти были крупные зубы. Однажды Лу Лин, оттянув пальцами губы и обнажив десны, сказала Рут:
— Показывать слишком много внутри большие зубы, как обезьяна.
Позже Рут, стоя перед зеркалом в ванной, любовалась своими маленькими зубками.
Была еще одна причина, по которой Рут считала, что Дотти не заслуживает Ланса: та любила командовать и говорила слишком громко и слишком быстро. Иногда у нее бывал сиплый голос, как будто ей надо было откашляться, а когда она кричала, голос напоминал скрежет ржавого металла. Теплыми вечерами, когда соседские окна были открыты, Рут прислушивалась к приглушенным голосам супругов, которые были слышны даже в их с матерью домишке. И довольно часто, когда хозяева ссорились, Рут могла разобрать каждое слово.
— Черт побери, Ланс! — например, кричала Дотти. — Я выброшу твой ужин, если ты сейчас же не придешь за стол!
— Слушай, отстань! — отвечал он. — Я на горшке!
После этого каждый раз, оказываясь в туалете, Рут представляла себе Ланса, делающего то же самое, что и она: скрывающегося от постоянно докучающего ему человека.
Как-то вечером, когда Рут с матерью сидели за кухонным столом над подносом с песком, до них донесся хриплый голос Дотти.
— Я знаю, что ты делал! Не смей мне тут изображать святую невинность!
— А ты не смей говорить мне, что я, мать твою, делал! Потому что ты этого не можешь знать!
За этим последовали два хлопка дверью и рев двигателя красного «понтиака», который вскоре сорвался с места. Сердце Рут мчалось вслед за этой машиной. Ее мать покачала головой и поцокала языком.
— Эти иностранцы — сумасшедшие люди, — пробормотала она по-китайски.
Рут ощущала одновременно восторг и вину от того, что услышала. Дотти была похожа на ее мать: так же бросалась необоснованными обвинениями и осуждала. А Ланс страдал, как и Рут, с одной только разницей: он мог ответить обидчице. Он произносил именно то, что мечтала бросить матери сама Рут: «Не говори мне, что я думаю, потому что ты этого не знаешь!»
В октябре мать попросила Рут передать Роджерсам чек с оплатой аренды. Когда Дотти открыла дверь, девочка увидела, что они с Лансом распаковывали какую-то большую коробку. Внутри оказался новенький цветной телевизор, который появился у них как раз вовремя, чтобы посмотреть «Волшебника страны Оз», как сказала Дотти. Фильм должны были показать этим вечером, в семь часов. До этого Рут никогда не видела цветных телевизоров, разве только в витринах магазинов.
— Знаешь, в том фильме есть часть, когда все должно из черно-белого превратиться в цветное, — сказала Дотти. — Так вот, этот телевизор на самом деле покажет все в цвете!
— Эй, малявка, — выдал Ланс. — Почему бы тебе не прийти и не посмотреть самой?
Рут вспыхнула румянцем:
— Не знаю…
— И маму свою позови, конечно, — сказала Дотти.
— Не знаю… Может быть… — И Рут бросилась домой.
Мать, конечно, считала, что ей идти не стоит:
— Они просто вежливы, пригласить не всерьез.
— Нет, всерьез! Они дважды меня пригласили! — Вот только Рут опустила ту часть приглашения, где упоминалась Лу Лин.
— В прошлом году в табеле у тебя быть одна тройка, даже не четверка. Надо, чтобы все было «отлично». Сегодня надо заниматься.
— Но это же была физкультура! — заревела Рут.
— Ну и что, ты все равно уже видеть этот «Оззи».
— Это «Волшебник страны Оз»! А не «Оззи и Ха-риет»! И это кино известное!
— Известное! Ха! Никто не смотреть, так не будет известное! Оззи, Оз, Зоро — одно и то же.
— А Драгоценная Тетушка думает, что мне надо его посмотреть!
— Что ты сказать?
Рут не знала, зачем она это произнесла. Слова будто сами сорвались с языка.
— Вчера вечером, помнишь? — Рут судорожно искала объяснение. — Она заставила меня написать что-то похожее на букву «з», и мы не знали, что это значит!
Лу Лин нахмурилась, пытаясь вспомнить.
— Я думаю, она хотела, чтобы я написала «Оз». Мы можем спросить ее сейчас, если ты мне не веришь. — И Рут отправилась к холодильнику, придвинула к нему скамейку и сняла поднос с песком.
— Драгоценная Тетушка, — уже взывала Лу Лин на китайском, — ты тут? Что ты хочешь сказать?
Рут сидела, приготовив палочку для письма. Долгое время ничего не происходило,
