дня делала вид, что вообще нас не узнает. Золотухин и Бортник, видимо, от радости напились еще до приезда Юрия так, что ему пришлось тащить их под холодный душ и приводить в чувство, чтобы спектакль мог состояться.

В 1988 году после переговоров с официальными властями Юрий отправился в Россию. В первый приезд Любимова еще не успели восстановить в должности. Хозяйство театра полностью развалилось. Полы прогнили, стены облупились, потолки текли, кресла в зрительном зале потерлись до дыр. Повсюду грязь, грязь, грязь! Заниматься ремонтами, протечками, сантехникой Юрий не мог. А директора пили, мошенничали, в лучшем случае – ничего не делали. Каждый следующий оказывался почище предыдущего. Юрий, будучи худруком, в последние годы взял на себя и эту обузу – быть еще и директором.

“Мы ему не нужны, – стенали артисты, – он продолжает шататься по Западу. Ему там лучше, он продался”.

Утративший к 1992 году кресло министра культуры Губенко вернулся в театр и снова нашел способ, как извлечь выгоду из сложившейся ситуации. Он больше не плакал, а стал категоричен и груб. Губенко пожалел обиженных артистов, пообещал больше денег и свободную жизнь, если пойдут за ним. (Неверная информация. – Н.Ш.)

“Мы не отдадим наш русский театр какому-то израильтянину”. На Таганке произошел раскол. Алла Демидова, Вениамин Смехов не остались с Губенко. Из известных зрителю актеров в “Содружество” вошли: Филатов, Шацкая, Славина и Жукова. Пожалуй, все.

А хитрый Золотухин остался. На всякий случай.

Окончательно переехав в Россию в 1997 году в преддверии 80-летия мужа, я нашла, что театр по-прежнему не многим отличается от помойки. Я очень вежливо попросила тогдашнего директора все исправить, ведь скоро в театре будут отмечать премьеру “Братьев Карамазовых” и юбилей руководителя.

“Не беспокойтесь, через три дня здесь все будет блестеть”, – уверял он меня.

Но время шло, и ничего не менялось. Моя вежливость иссякла, я пришла в бешенство, покрыла всех матом, схватила за грудки пьяного рабочего, пообещав размазать по стенке. И только тогда дело сдвинулось с мертвой точки. Но и сама, засучив рукава, принялась отмывать, чинить и красить. За это меня и не любили. За то, что иначе воспитана и не терпела наплевательского отношения к делу.

Обстановка, в которой Юрию приходилось работать, была невыносимой. Артисты плели интриги, не приходили на репетиции, врали и откровенно хамили.

Владимира Черняева, игравшего главную роль, за две недели до премьеры я каждый день возила в наркодиспансер, чтобы он не ушел в запой и не сорвал событие, сопровождала его и на примерку костюмов, чтобы не сбежал и не напился. К сожалению, он уже на том свете.

В прошлом году по приглашению Тонино Гуэрры Любимов вывез Таганку со спектаклем “Мед” на музыкальный фестиваль в Равенну.

“Мы в Италии хотим гулять”, – сказали в один голос актеры и другие работники театра. Гуляли так, что на следующий день мне позвонили организаторы и сказали: “Спектакль придется отменить – люди не стоят на ногах”.

В мае театр пригласили на чешский международный фестиваль в Градец-Кралове, приуроченный к выходу первого спектакля Юрия Любимова – “Добрый человек из Сезуана”. Второй показ спектакля состоялся в Праге в Национальном театре. Артистам выплатили зарплату и суточные за дни командировки. Но этого им показалось мало. Во время открытой репетиции в чешской столице, в присутствии профессуры, студентов и прессы они потребовали отдать им гонорар, который принимающая сторона выплатила театру в качестве вознаграждения за сыгранные спектакли. Поставили ультиматум: деньги или репетировать и играть не будем. И требование было выполнено. Им отдали 16 000 долларов. Они представляли Россию и позорили страну перед иностранцами. А ведь знали, что деньги должны пойти на уставную деятельность Таганки, в том числе на ремонт и премии артистам.

“Приступим сейчас к репетиции, – сказал Юрий, – но учтите, что это мой последний день с вами”.

Отношения были исчерпаны. В Москве Юрий заявил об уходе из театра. Испугавшись, что им навяжут человека со стороны, выбрали главным Золотухина, председателя профкома.

Почему вопреки всему Таганка существовала? Исключительно благодаря невероятной трудоспособности создателя – Любимова. И его воле. Его терпению. Умению прощать ради дела».

Из интервью Валерия Золотухина:

«Каталин заявила: “Юра – ноль, здесь я хозяйка”. Она стала сидеть на репетициях, делать замечания. В театре повисла тюремная атмосфера, актеры ощущали себя бесправными заключенными.

Я называл наши отношения с Любимовым браком по любви и по расчету. Ощущал себя человеком на своем месте.

Не понимаю, для чего сегодня Юрий Петрович переписывает свою биографию, рассказывая, как советские власти выслали его из страны. Может, хочет оказаться в одном ряду с Солженицыным и Бродским? На самом деле Любимов просто однажды не вернулся на Родину, предпочел остаться за рубежом. Так Таганка оказалась обезглавленной. Юрий Петрович надеялся, что после него останется пепелище. Из-за границы раздавались телефонные звонки: Любимов рекомендовал всем нам разбежаться.

Эфрос А.В. принимает предложение горкома партии возглавить Театр на Таганке.

Любимов сегодня любит повторять, что по возвращении застал Таганку в руинах. Это, мягко выражаясь, неправда. Эфрос был интеллигентен и умен, а еще как никто знал нашу породу: он понимал, что артистов можно купить лишь одним – интересной работой.

Когда Любимову вернули гражданство, он не спешил возвращаться на Родину, потому что должен был отрабатывать свои зарубежные контракты».

«Любимов не мог не замечать, что авторитет Губенко в труппе чрезвычайно высок, и ревновал, это было заметно, когда он отпускал реплики: “Ну что вы Губенко слушаетесь? Какой он режиссер, он теперь чиновник”.

Вроде бы говорил это шутя, но я чувствовал: добром дело не кончится. Пока Николай оставался министром, Любимов терпел его присутствие. Но когда (19 августа 1991 года) случился путч, Советский Союз прекратил свое существование вместе с правительством, а Николай в одночасье лишился министерского портфеля, Ю.П. тут же велел направить ему письмо – известить о том, что театр в его услугах больше не нуждается.

В тот вечер мы играли спектакль “Высоцкий”, и Николай предупредил, что выйдет на сцену, несмотря ни на что. Любимов пригрозил: “Если он появится в театре, вызову ОМОН”.

Помню, как мы с Лёней Филатовым умоляли Колю остаться дома. “Нет, – отвечал он, – я штатный артист. Любимов не имеет права так со мной поступать”. Тогда мы побежали к Ю.П.: “Пожалуйста, отмените распоряжение”.

Но каждый стоял на своем. ОМОН не пустил Губенко в театр. Спектакль отменили. Позорная страница нашей жизни… Война между Губенко и Любимовым развернулась нешуточная и продолжалась несколько лет, камнем преткновения стало здание театра.

Мне почему-то больше верится Губенко, который утверждает, что буквально схватил за руку тогдашнего московского градоначальника Гавриила Попова, практически подписавшего решение о передаче нашего здания в собственность Любимова. Я