Рассматривая эту потребность во всем ее объеме, можно насчитать три разновидности жажды: скрытая жажда, искусственная и жгучая.

Скрытая, или обычная, жажда – это неощутимое равновесие, которое устанавливается между потоотделительным испарением и необходимостью его вызвать; это она побуждает нас пить за трапезой, хотя мы и не испытываем в этом острой потребности, и она же позволяет нам невозбранно пить почти в любое время дня. Эта жажда сопровождает нас повсюду и некоторым образом составляет часть нашего существования.

Искусственная жажда, являющаяся отличительной особенностью рода человеческого, происходит из того врожденного инстинкта, который побуждает нас искать в питье силу, вложенную туда отнюдь не природой, а возникшую там исключительно в результате брожения.

Она представляет собой скорее искусственную утеху, нежели естественную потребность: эта жажда на самом деле неутолима, ибо напитки, которые пьют, чтобы ее утолить, имеют неотвратимую способность возрождать ее; эта жажда, которая в конце концов становится привычкой, повсюду плодит пьяниц, и почти всегда выпивание прекращается, лишь когда иссякает спиртное или когда оно валит пьющего с ног.

Когда же, наоборот, жажда утоляется одной лишь чистой водой, которая кажется естественным противоядием, жаждущий и глотка не пьет сверх потребности.

Жгучая жажда возникает из-за возрастания потребности или из-за невозможности утолить скрытую жажду.

Ее называют жгучей, потому что она сопровождается жжением языка, сухостью во рту и сильным жаром во всем теле.

Жажда ощущается настолько остро, что обозначающее ее слово, которое имеется почти во всех языках, является синонимом чрезмерного влечения и властного желания, как, например, жажда золота, богатства, власти, мщения и т. д. Эти выражения не были бы в таком ходу, если бы не было достаточно испытать жажду хотя бы раз в жизни, чтобы почувствовать всю их справедливость.

Аппетит сопровождается приятным ощущением, пока не доходит до голода, но жажда никаких границ не знает, и, едва возникнув, это тягостное чувство перерастает в беспокойство, а затем и в отвратительный страх, когда нет надежды ее утолить.

Путем простого восполнения потерянной влаги сам процесс питья может в зависимости от обстоятельств доставить нам острейшее наслаждение; а когда утоляют очень сильную жажду или когда умеренной жажде противопоставляется какой-нибудь дивный напиток, возбуждается весь папиллярный аппарат – от кончика языка до глубин желудка.

Так что от жажды умирают гораздо быстрее, чем от голода. Есть примеры, когда люди, имея воду, продержались без еды более восьми дней, тогда как совершенно лишенные питья никогда не выдерживали и пяти.

Причина такой разницы коренится в том факте, что одни умирают исключительно от истощения и потери сил, а других сжигает охватившая их и постоянно усиливающаяся горячка.

Но не все способны так долго сопротивляться жажде; засвидетельствовано, что в 1787 году один из сотни швейцарских гвардейцев Людовика XVI умер из-за того, что оставался без питья всего двадцать четыре часа.

Этот солдат сидел в трактире со своими товарищами, и тут, когда он подставил свой пустой стакан, один из них упрекнул его, что он, дескать, опрокидывает его чаще, чем остальные, и не может обойтись без питья даже короткое время.

Услышав это, солдат побился об заклад, что двадцать четыре часа и капли в рот не возьмет. Пари было принято, и состояло оно в том, что проигравший должен был выставить десять бутылок вина.

С этой минуты солдат перестал пить, хотя ему, прежде чем уйти, еще оставалось больше двух часов любоваться, как это делают другие.

Ночь, похоже, прошла спокойно, но уже с рассвета он стал мучиться от невозможности опрокинуть свой привычный стаканчик водки, чем раньше никогда не пренебрегал.

Все утро он был беспокоен и хмур, не находил себе места, то ходил из угла в угол, то садился куда попало и, казалось, не понимал, что делает.

В какой-то момент он прилег, надеясь успокоиться, но, промучившись, заболел по-настоящему; однако напрасно окружающие приглашали его выпить, он отнекивался, утверждая, что до вечера ему полегчает; ему очень хотелось выиграть спор, к чему отчасти примешивалась и гордость военного, не позволявшая ему уступить страданию.

Он продержался до семи часов; но в половине восьмого ему стало совсем худо, и он испустил дух, не имея сил даже пригубить стакан вина, который ему поднесли.

Мне сообщил все эти подробности г-н Шнейдер, почтенный и достойный доверия флейтщик роты швейцарцев, у которого я снимал жилье в Версале.