препятствовало какому бы то ни было сельскохозяйственному или коммерческому развитию. Второе – в том, что земли, выделенные российским правительством, «пустуют», хотя на самом деле они использовались местными кочевниками под пастбища. Колонии оказали значительное отрицательное воздействие на кочевые племена, чей образ жизни и так уже находился под угрозой из-за постепенного наступления на их земли помещиков и крестьян и урезания былых привилегий. Немецкие колонии на восточном берегу Волги мешали традиционным путям передвижения кочевых ногайских и киргизских племен[322]. Те ненавидели поселенцев и часто совершали на колонии опустошительные набеги.

Калмыки, жившие на западном берегу Волги и в степях между Волгой и Доном, были стеснены Царицынской сторожевой линией гарнизонов и новыми поселениями немецких колонистов. Один из них так красноречиво описал положение:

«Посмотрите, как ограничивают ваши права. Русские чиновники обманывают вас, а правительство хочет обратить вас в крестьян. Берега Яика и Волги застроены казачьими станицами, а северные границы ваших степей заселили немцы. Еще немного – и Дон, Терек и Куму тоже колонизируют и вас отбросят в безводные степи, а ваши стада, единственный источник вашего существования, исчезнут»[323].

Выбор был неутешителен: «Либо нести ярмо рабства, либо покинуть Россию и тем самым положить конец всем вашим страданиям». Так и произошло. В 1771 году около 150 тысяч калмыков с земель между Волгой и Доном просто свернули шатры и вместе с семьями и стадами отправились в земли предков на границе с Китаем. Екатерина II была в ярости: ее планы заселения Волги не предусматривали «потери» подданных. Однако она никак не могла помешать их долгому пути на восток. Переход стал трагедией калмыцкого народа: по дороге их неоднократно атаковали враждебные племена, а зима оказалась слишком суровой. Погибло до 100 тысяч человек[324]. Те же, кто выжил, поступили на службу к китайскому императору, тем самым просто променяв угнетение со стороны одной империи на гнет со стороны другой.

Тщательное наблюдение велось и за другими потенциально ненадежными социальными группами. Судя по всему, слежка за реакцией населения на императорские указы и сообщения о местонахождении, правовом статусе и занятиях людей отнимали непропорционально большое количество времени у губернских чиновников, возможно потому, что от второразрядных служащих здесь практически не требовалось проявлять инициативу. В 1843–1844 годы местные чиновники после приказа Сената произвели подсчет цыган в своих уездах. Екатерина II отнесла цыган к государственным крестьянам, но они до сих пор считались отдельной категорией общества: к ним относились с подозрением, считая ворами и барышниками. Подсчитали, что в середине XIX века во всей империи было около 47 тысяч цыган. За их перемещениями следили. После указа Сената в Казанской губернии выявили 25 цыганских семей в Спасском уезде и 7 семей в Царевококшайске (ныне Йошкар-Оле – столице Республики Марий Эл). В самой Казани цыган оказалось 44 мужского пола и 39 женского пола; город спрашивал, не переселить ли их из центра в деревни[325].

Описаний цыган на Волге очень мало. Одно из исключений – свидетельство Чарльза Скотта, совершившего путешествие вниз по Волге в середине XIX века. В Нижнем Новгороде он слышал впечатляющий хор, участники которого «происходили из цыганской расы»:

«Их было около двадцати человек обоих полов, но преобладали женщины. Было бы трудно по их костюму или манерам установить какую-либо связь между этими людьми и теми бродягами, которых можно найти в России и в других частях Европы. Мужчины были одеты в вечерние костюмы и сияющие туфли и были очевидно горды собою, выставляя вперед груди в белых галстуках; прекрасные фигуры женщин были облачены в шелковые и атласные платья, покрой которых одобрили бы и в «Пальмире» [Санкт-Петербурге]; но смуглый цвет лица, правильные черты и сверкающие черные глаза сразу выдавали их происхождение. В их песнях была дикая, завораживающая гармония; мимикой и жестами они с большой достоверностью передавали страсти, о которых пели»[326].

В 1854 году самарский губернатор получил запрос о подробностях нахождения всех киргизов, живших в губернии без письменного дозволения, включая названия всех деревень и число лошадей, находящихся в их собственности[327]. В 1861 году в Самарской губернии переписали всех калмыков, живущих в городах и селах губернии[328]. Впоследствии производилась также перепись иудеев и баптистов. Ситуация с обращенными язычниками и мусульманами будет изложена в следующей главе. Многонациональный и многоконфессиональный состав Поволжского региона продолжал считаться потенциально ненадежным и подвергался пристальному наблюдению.

* * *

Были и другие, не столь очевидные способы придания русской имперской идентичности изначально нерусскому региону. Одним из них стала архитектура. Ранним проявлением российской доминации были кремли, которые строились во всех городах, захваченных у татар или вновь построенных в качестве опорных пунктов на реке. Кремли строились на возвышении – не только в оборонительных целях, но и для визуальной демонстрации власти Российского государства над городским населением. В стенах кремля находились основные символы власти империи – православный собор и дом губернатора, а также другие главные административные здания. Когда Пугачев подошел к Казани, он занял и практически уничтожил нижнюю часть города, включая татарский квартал, но взять кремль не смог.

Во второй половине XVIII века Екатерина II предложила крупным городам перестроить деревянные здания в новые каменные в духе классицизма. Но действовать нужно было не как попало: она потребовала представить подробные планы, которые должна была одобрить лично. Улицы должны были быть прямыми и широкими, а городские планы – радиальными или в виде решетки. Правительственные здания должны были производить внушительное впечатление и располагаться в районе центральной площади; нужно было предусмотреть строительство школ и других важных для общества заведений[329]. Иными словами, города должны были быть «европейскими», а не «азиатскими», что утверждало русское культурное превосходство. На самом деле указ имел такое же значение для Москвы и других городов в Центральной России (конечно, за исключением Санкт-Петербурга, изначально выстроенного по плану) и основанных русскими волжских городов (Саратова, Самары, Царицына), как и для традиционно нерусских городов вроде Казани и Астрахани.

Первым городом, перестроенным в соответствии с утвержденным планом, стала Тверь на Верхней Волге, центр которой незадолго до того практически сгорел. Кроме того, Екатерина II выделила 200 тысяч рублей на перестройку Казани после разрушений, вызванных пугачевским восстанием[330]. Новые города должны были отличаться не только большей гигиеной и меньшей пожароопасностью: их единообразие показывало, что все это составные части одной империи, которые служат той же административной цели, что и представители государственной власти. Доминирование русской культуры укрепляли и другие памятники. После победы над Наполеоном на холме недалеко от кремля был воздвигнут мемориал в честь павших во время взятия Казани в 1552 году[331].

Еще одним путем утверждения единой культуры – по большей части русской, европейской