Шрифт:
Закладка:
Мико рассмеялся.
— По крайней мере, вам с ним не скучно, — сказал он.
— Хотелось бы мне, чтоб он меня в покое оставил, — сказал Комин, — а то я прямо настоящим посмешищем стал по его милости.
— Молодец он, — сказал Мико. — Ты посмотри, как все его любят.
— Да, он ничего, — сказал Комин. — Ну, вот мы и пришли. Она сказала, что будет ждать нас у Мэри Каванаг.
Сердце у Мико глухо застучало. Как раз об этом он мечтал весь вечер. Это была одна из причин, почему ему не хотелось уезжать домой. Несколько дней тому назад они с Комином встретили ее вечером по дороге из церкви. Мико с восхищением наблюдал, как свободно обращается с ней Комин, разговаривает и шутит спокойно, точно с сестрой.
— Значит, покидаешь нас, Мико? — сказала она.
— Да, уезжаю домой.
— Доволен небось? Ведь тебе как раз этого хотелось, уехать в свой любимый Кладдах. Эх ты!
— Видишь ли, если я не уеду сейчас, то, пожалуй, больше уже никогда не вернусь домой.
— Неужели мы так тебе полюбились? — спросила она.
— Еще бы! — вырвалось у Мико от всего сердца, и, уже сказав, он покраснел в темноте и только надеялся, что они ничего не заметили.
— Ой! — сказала она тогда. — Ой, Комин, нельзя же, чтобы он уехал домой, не дождавшись осеннего полнолуния и пескороев. Нужно сводить его за пескороями.
— А это что еще такое? — спросил Мико.
— О Господи! Он не знает, что такое пескорои! А еще рыбак называется. Уж чего-чего, а пескороев у вас в Голуэе наверняка нет. Мы их песчаными угрями зовем, — пояснила она.
— Может, и есть, почем я знаю? — возразил Мико. — Я раз был на озере, когда ловили угрей. Их сваливают прямо в большой деревянный садок и держат там живыми. Я видел раз такой плавучий ящик, в нем их было невесть сколько.
— А они что, большие? — спросила она.
— Большие. Черные и коричневые. Их отправляют англичанам. Мне они не нравятся. Поешь, а потом кажется, что у тебя внутри что-то живое ползает.
— Вот ужас, прости Господи. Да ведь это же простые угри. Пескорои совсем не то. Пескороев ловят только на отмели Ома во время осеннего полнолуния. Это очень даже романтично, правда, Комин?
Мико почувствовал, что стоявший рядом Комин вдруг забеспокоился.
— Романтично! Скажешь тоже. Опять, наверно, книжек начиталась.
Она засмеялась. Смех ее разлился в ночной темноте серебряным колокольчиком, и от этого Мико лишился окончательно дара речи.
— Комин — просто чурбан, — сказала она. — Если он пойдет с какой-нибудь девушкой ловить при луне пескороев, так и то, наверно, не догадается, что с ней делать.
— Ну, нам пора домой, — сказал Комин и пошел прочь, к большому неудовольствию Мико.
Это все потому, что Комин был застенчивый и тихий. Бывает, правда, что в тихом омуте черти водятся, но Комин был действительно застенчивый и действительно тихий. Некоторые тихие бывают себе на уме, но Комин был не из таких.
— Так приведи Мико, — крикнула она ему вдогонку, — приведи его к Мэри в полнолуние! Я буду вас ждать.
Вот как это вышло.
Они прошли ряд домиков, потом постояли немного и посмотрели. А посмотреть было на что. Море только что ушло с отмели. Прилив здесь был какой-то чудной! Он подкрадывался к отмели сразу с обеих сторон острова и встречался в центре ее. Подкрадывался осторожно, а потом с виноватым видом исчезал, как будто хотел сказать:
«Вы уж извините, что побеспокоил. Рассматривайте меня как неизбежное гигиеническое мероприятие, так вам будет спокойнее».
Море никогда по-настоящему не заливало необъятные пространства песка. Даже во время прилива расстояние до острова можно было перейти вброд — вода доходила только до пояса. Луна поднялась уже высоко, и в ее сиянии поблескивал еще мокрый песок, а вдали виднелась узкая полоска острова, словно повисшего в воздухе. Под ногами у них была мягкая трава, словно они шли по толстому ковру, а издалека слышно было, как булькают и журчат отдельные лужи, которые оставило за собой изгнанное море.
— Ой, как здорово! — сказал Мико.
— Ага, — медленно ответил Комин. — Здорово. А тихо-то как, и кругом ни души.
— Ага, — со вздохом отозвался Мико.
— Ну, пошли к Мэри, — сказал Комин.
Он оставил лопату и ведро у ограды крайнего домика, потом они с Мико, перескакивая через поросшие высокой травой кочки, перепрыгивая через лужицы и вспугивая каких-то устроившихся на ночлег птичек, добрались до незаметного поворота в маленький проулок, который, извиваясь, уходил вдаль. Они шли по нему, пока наконец за холмом не показался беленький домик со светящимся окошком. В дверях стояла девушка. Свет падал на нее сзади, и платье ее казалось почти прозрачным. Она сразу же на них накинулась:
— Однако вы не торопитесь! Я чуть было уж не отчаялась и не ушла домой.
— Это она! — прошептал Мико.
— Заняты были, — сказал Комин. — А потом, кто тебя просил ждать? И шла бы домой. Сама затеяла идти за пескороями, не мы.
— Только послушайте, какой грубиян! — весело сказала она. — Чему тебя учили в школе? Если хорошим манерам, ты бы не разговаривал так с приличной женщиной.
— Еще неизвестно, как бы я стал разговаривать с приличной женщиной, доведись мне ее встретить, — отозвался Комин.
— Ого! — сказала она со смехом. — Во всяком случае, входите и поздоровайтесь с Мэри.
Потом она отступила немного в сторону, и они прошли в освещенную кухню.
— Привет хозяйке, хозяину и человечку в колыбельке! — сказал Камин, направляясь к стоявшей возле очага деревянной люльке, в которой спал маленький ребенок.
Люлька была самодельная, сколоченная из досок и поставленная на два загибающихся вверх полоза, так что, если наступить на один конец, люлька начинала раскачиваться, и можно было тихонько петь песенку, если вы хотели укачать ребенка. Комин подошел, нагнулся
