– Одной из? Крупнейшей. Не стоит скромничать, – нетерпеливо перебивает его король.

Иньяцио и бровью не ведет. Он знает, что король очень прямолинеен, если не сказать груб. Результат военной муштры, в которой он рос с самого детства.

– Благодарю вас, это весьма лестно для меня, – Иньяцио кладет сигару в пепельницу. – Значит, вы понимаете, почему именно я должен рассказать вам о бедственном положении, в котором оказался итальянский флот.

– Над этим вопросом работает парламентская комиссия. Меня информируют о сложившейся ситуации.

– Простите, ваше величество, но, возможно, вас плохо информируют, поскольку правительство не предпринимает в этом направлении никаких действенных шагов.

– Снижайте цены на фрахт. – Король раздраженно ерзает в кресле. Пепел от сигары падает на пол. – Мне постоянно жалуются на то, что государство или заходит слишком далеко, или делает все неправильно. И у всех есть идеи, как сделать лучше! Ну так попробуйте, посмотрим, что из этого выйдет!

Иньяцио выдерживает небольшую паузу.

– Ваше величество, проблема не в том, кто и что делает, а в политике государства в целом, – говорит он спокойно, тихим голосом. – Десятки мелких судовладельцев едва выживают. Если не защитить итальянский флот от конкуренции французов и австрийцев, мы не только загубим свою торговлю, но попадем в полную зависимость от иностранных морских держав.

Он ненадолго замолкает, дает государю время осознать услышанное.

– Безусловно, это напрямую затронет меня и мою компанию, но не только: экономика Сицилии в целом окажется под угрозой. Компании Севера могут перевозить товары по железной дороге, но у тех, кто работает здесь, на Сицилии, нет другого пути, кроме морского.

– А вы хотите поправить положение Сицилии с помощью своих кораблей и тоннар. – Король явно настроен скептически. – Ваши тарифы высоки до неприличия. Если компании предпочитают перевозить товары по железной дороге, значит, на это есть причины, не так ли? – Умберто откладывает сигару, звонит в колокольчик и просит адъютанта подать ликер.

Иньяцио, подавив внезапную вспышку гнева, переводит разговор в другое русло:

– Позвольте, ваше величество… Я хотел бы преподнести вам в дар несколько бутылок лучшей марсалы из моих погребов. Почту за большую честь, если ваше величество согласится попробовать ее.

Адъютант переводит взгляд на короля, тот дает утвердительный знак.

Иньяцио ждет, чтобы их оставили наедине, и продолжает:

– Проблема не только во фрахте и тарифах. Многие страны в Европе прибегают к политике протекционизма. Рано или поздно будут введены пошлины на наши товары, и это поставит нас на колени. Если позволите, ваше величество, на мой взгляд, проблема в другом, – решительно говорит Иньяцио, наклоняясь к королю. – Нужно понимать, что у Севера и Юга Италии разные потребности, и именно поэтому они должны работать вместе. То, что я предлагаю, выгодно Италии в целом. Я в Палермо и Рубаттино, чья компания в Генуе, мы думаем о том, что нужно следовать общей линии: только объединив усилия, мы сможем противостоять конкурентам.

Иньяцио выпрямляется, переводя дыхание.

– Если Италия хочет сохранить свое влияние в Средиземноморье, нужно учитывать сложившуюся ситуацию. Мы не справимся без поддержки государства.

– Я знаю, кто ваш адвокат, и знаю о ваших попытках договориться с Рубаттино. – Король смотрит на Иньяцио с недоверием. – Вы полагаете, нужно закрыть глаза на то, что вы используете дружеские отношения кое с кем из министров в личных целях?

– Адвокат Криспи – друг семьи. Что же касается личных отношений с министрами… это дружба, основанная на взаимном уважении. Знаете, как говорят у нас на Сицилии? «Если хочешь стать великим, то и одного врага много, а ста друзей мало».

Входит адъютант с серебряным подносом, на котором бутылка марсалы и два хрустальных бокала. Вино искрится янтарным цветом.

Умберто пьет марсалу маленькими глотками, прищелкивает языком совсем не по-королевски.

– Превосходно! Так что именно вам от меня нужно, синьор Флорио? – Король смотрит прямо в лицо Иньяцио.

– Чтобы государство не препятствовало слиянию моей компании с компанией Рубаттино. Чтобы нам были предоставлены льготные тарифы на почтовые услуги. Чтобы наша компания получила приоритет и нам были выделены государственные субсидии на перевозки.

– Вы просите слишком много. Вы, южане, только и делаете, что о чем-то просите.

– Возможно, так делают другие, ваше величество. Но это не относится ни ко мне, ни к моей семье. Мы с отцом работали не покладая рук, чтобы создать дом Флорио. Я прошу ваше величество лишь о поддержке моего предприятия.

* * *

Иньяцио ждет жену у подножия мраморной лестницы королевского дворца. Вид у него уставший. Джованна медленно спускается по лестнице, держась за перила; теперь, когда напряжение спало, она тоже чувствует усталость. Иньяцио торопит ее, помогает сесть в карету, затем садится сам и велит кучеру трогаться.

Джованна поправляет полог, касается пальцами камеи с портретом Винченцино.

– Королева сразу заметила, – говорит она. – И сказала: «Даже представить себе не могу, каково вам». Она была очень растрогана.

Джованна заглядывает в лицо мужа, но Иньяцио лишь рассеянно кивает, а когда она накрывает его ладонь своей, тот с досадой высвобождает руку.

– Фрейлины разглядывали мой наряд, – продолжает она. – Им не давал покоя мех на плаще, и одна из них даже спросила шепотом другую, сколько он может стоить. – Джованна вздыхает: – Ах, королева, бедняжка! На ней было такое красивое жемчужное ожерелье… А знаешь, что говорят? Что король дарит ей ожерелье после каждой измены. И правда, она была такой грустной, что у меня сжалось сердце.

Иньяцио поворачивает голову и с негодованием смотрит на жену.

– Я пытался донести до короля мысль о том, что положение нашего флота катастрофическое, но столкнулся со стеной непонимания… а ты пересказываешь мне светские сплетни?

– Мне стало жаль ее, вот и все, – отвечает Джованна, задетая за живое. – Всем известно, что король…

– Королева сама виновата, – сухо отрезает Иньяцио. – Госпожа или прислуга, женщина должна знать, как удержать мужа. Кроме того, их брак заключен по расчету. Ничего удивительного в том, что он завел любовницу, и не одну. В таких случаях жене остается только смириться.

Воцаряется тягостная тишина.

Джованне холодно. Потом вдруг она чувствует в груди прилив тепла. Нет, она не может молчать. Она знает, что чувствует королева. Она не забыла о тех письмах, которые прятал ее муж. Старалась забыть, отодвигала в самый темный угол сознания, прятала в повседневных заботах, даже в боли от смерти Винченцино, но навязчивое желание узнать, кто эта женщина, никогда ее не оставляло. Ревность всю жизнь была рядом, угрожала, как затаившаяся дикая кошка, сверкая голодными желтыми глазами, готовая укусить. Пораженная