останется в этих комнатах, хранимый воспоминаниями матери, тень среди теней, и знает, что будет слышать его шаги в коридорах и молиться о том, чтобы его душа наконец-то обрела покой.

Иньяцио подходит к кровати, наклоняется и, затаив дыхание, целует жену в лоб. Затем решительно выходит из комнаты, идет по коридору.

Нужно пойти в кабинет. Нужно подумать о работе. Нужно подумать о судьбе дома Флорио.

Он проходит мимо спальни Джулии. Слышит ее всхлипывания, слышит, как няня пытается ее утешить.

Вдруг кто-то окликает его. Иньяцио оборачивается – в коридоре стоит Иньяцидду. Он услышал шаги отца и поспешил выйти из комнаты.

– Папа… – зовет он со слезами в голосе.

Иньяцио сжимает кулаки. Не подходит к сыну и не смотрит на него. Его взгляд упирается в рисунок ковра.

– Мужчины не плачут. Перестань, немедленно, – говорит он ледяным тоном.

– Как же я теперь без него? – Иньяцидду вытирает слезы, размазывает сопли рукавом черной рубашки, тянет руки к отцу. – Я один, я не могу в это поверить, папа!

– Так и есть. Он умер, придется с этим смириться. – Иньяцио говорит резко, сердито.

Почему это произошло?

Он смотрит на свои дрожащие руки.

Боль утраты в его душе расползается все шире и шире, вспоминается смерть отца, матери, даже бабушки. Но не это опустошает его, разъедает изнутри. Родители не должны хоронить своих детей, думает он. Природой задумано иначе.

Но, возможно, еще не все потеряно. Он опускает глаза и говорит Иньяцидду:

– Его больше нет. Есть ты, тебе придется соответствовать имени, которое ты носишь.

Словно не замечая протянутые к нему руки сына, Иньяцио поворачивается и идет к себе в кабинет.

Ребенок остается один, слезы текут по его щекам. Что означают слова отца? Что он имел в виду? Кто он? Кем он должен стать?

В коридоре тишина.

* * *

Время не лечит. Оно лишь перемалывает боль, растасовывает ее, как колоду карт; эта фантомная боль преследует неотступно, как призрак. Проникает в легкие, чтобы каждый вздох напоминал о страдании.

Иньяцио думает об этом, закрывшись в рабочем кабинете на пьяцца Марина. Ему тяжело находиться в Оливуцце, видеть окаменевшее от горя лицо жены, грустных, молчаливых детей. Среди визитных карточек с соболезнованиями Иньяцио видит телеграмму от Франческо Паоло Переса, министра народного просвещения, давнего хорошего друга, который ходатайствует по делам компании «Почтовое пароходство» перед министром общественных работ Альфредо Баккарини и сообщает новости.

Министерство общественных работ до сих пор не решило, что делать с Ионическо-Адриатическим судоходным путем: сначала его передали Флорио, но затем движение по нему было приостановлено в связи с предстоящей общей реорганизацией торговых путей. С этими реформами много непонятного, и теперь Иньяцио боится, что преимущества получат другие, к примеру, австро-венгерская судоходная компания «Австрийский Ллойд», которая предлагает очень выгодные условия как для торговых, так и для пассажирских перевозок. Даже французские судоходные компании «Валери» и «Трансатлантик» не остались в стороне. Сегодня борьба за Средиземное море ведется не с помощью пушек, а посредством снижения торговых тарифов и предоставления субсидий транспортным компаниям.

Иньяцио пишет черновик ответной телеграммы. Переживая огромное горе, я не оставляю мыслей о работе… – добавляет он. Нужно найти в себе силы идти вперед.

Время не ждет. И работа не может ждать.

– Разрешите? – из-за приоткрытой двери раздается робкий голос.

Иньяцио не отвечает; возможно, он даже не слышит.

– Дон Иньяцио… – зовет человек за дверью.

Иньяцио поднимает глаза. Дверь распахивается, и в кабинет входит щеголеватый мужчина с копной тронутых сединой черных волос.

– Дон Джованни… Прошу вас! – восклицает Иньяцио, вставая с кресла.

Джованни Лагана – бывший ликвидатор «Тринакрии» и нынешний директор компании «Почтовое пароходство». Они знакомы с Иньяцио Флорио много лет. А сейчас он смотрит на Иньяцио и не может скрыть удивления. Перед ним очень бледный, исхудавший мужчина, чей изможденный вид не имеет ничего общего с усталостью физической.

– Я подумал, что не стоит приходить к вам домой. Вашей жене, должно быть, тяжело принимать визиты с соболезнованиями, – говорит Лагана.

– Спасибо, – бормочет Иньяцио, обнимая его. – Ты все верно понял, – добавляет он, переходя на «ты», предназначенное для неофициального общения.

Они садятся за стол друг напротив друга. У Джованни Лагана хитрый взгляд с прищуром, уверенные жесты.

– Как ты?

– Как видишь… – пожимает плечами Иньяцио.

– У тебя есть еще один сын, – тихо говорит Джованни Лагана. – Еще не все потеряно.

– Пожалуйста, давай сменим тему, – просит Иньяцио, отводя глаза.

Джованни кивает, словно соглашаясь с тем, что у каждого есть свой способ избыть боль и страдания. Вздохнув, он достает из папки, которую принес с собой, какие-то бумаги и передает их Иньяцио. Тот бегло просматривает документы. Его бледное лицо оживает, брови хмурятся.

– Только предположения или переговоры действительно настолько продвинулись?

– А ты что об этом думаешь? – Тонкие губы Лагана становятся еще тоньше.

– Что французы из «Валери» хотят выбить из-под нас стул и что австрийцы из «Ллойда» хотят того же.

Он кладет бумаги на стол, встает и начинает ходить по комнате.

– Откуда у тебя эта информация?

– От одного из наших агентов в Марселе. Его кум работает в компании «Трансатлантик». А в Триесте есть друзья, они подтверждают слухи о «Ллойде»… – Лагана замолкает, постукивая пальцами по бумагам. – Не хотел расстраивать тебя в такой момент, но…

Иньяцио машет рукой, словно отмахиваясь от этой вежливой фразы.

– В Риме ничего не понимают. Не видят, что происходит. Не только здесь, в Палермо, но и в Генуе, в Неаполе, в Ливорно… Все порты испытывают сейчас трудности. Наше правительство медлит, в то время как Париж и Вена действуют, захватывая лучшие маршруты. Что ж… в таком случае мы бессильны… – Иньяцио прислоняется спиной к дверному косяку. Лоб у него нахмурен, руки скрещены на груди.

Джованни Лагана пристально смотрит на Иньяцио и, как ни странно, чувствует радость. Он вернулся, думает Лагана. Боль и страдание не сломили его.

– Я давно жду ответа о заключении договора на маршруты в Америку, – продолжает Иньяцио. – «Почтовое пароходство» испытывает трудности, ты знаешь это не хуже меня: мы едва сводим концы с концами, и то благодаря тому, что у нас есть завод «Оретеа» для ремонтных работ. А если придется поднять фрахтовые ставки, чтобы покрыть расходы? Мы неизбежно потерпим фиаско, ведь у иностранных судов на том же маршруте тарифы намного ниже, а маршрутов у них больше. – Иньяцио потирает складку между бровями. – Они твердят нам о свободном рынке, тогда как французы получают гораздо больше субсидий, чем итальянцы, укрупняют свои компании. Но понимают ли это в Риме? Понимают ли, что от