7. История

1

История как явление является решающим аргументом практически всех идеологий. При этом понимании история жёстко различается в зависимости от политико-идеологического круга. История в понимании либералов – это линейный процесс, который идёт от минимума к максимуму. Причём предметом роста по их формальным представлениям являются материальные блага, даваемые ими комфорт и так называемые разнообразные «возможности». Сочетание этих трёх позиций – блага, комфорта и возможности – образует феномен человеческой свободы, – опять-таки в понимании либералов. Иными словами, либеральный концепт истории представляет бесконечную длительность, сутью которой является неограниченное возрастание свободы. Естественно, когда либерал переходит к конкретизации того, что он понимает под свободой как следствием блага, комфорта и возможностей, он переходит к откровенному баналу, ярким примером чего является идея свободы выбора. В частности, в сфере потребления.

Независимому от либеральной идеологии уму ясно, что сведение свободы к проблеме выбора есть откровенная идиотизация вопроса. Достаточно простой ссылки на то, что выбор всегда обусловлен причинами, находящимися вне выбирающего: воспитание, психологические травмы, матрица и тому подобное. То есть, иными словами, любой выбор есть поведение отражения в зеркале, которая безусловно зависит от поведения оригинала перед зеркалом.

Есть традиционалистское представление об истории, в котором, в отличии от либерального дискурса, свобода не играет серьёзной роли, потому что идеалом традиционалистского пути является как раз слияние оригинала с отображением, то есть максимизация как раз несвободы. Исторический процесс представлений традиционалиста есть цикл, начинающийся, в противоположность либеральному взгляду, с максимума (Золотой век) и нисходящему в минимум, когда человечество утрачивает связь с «верховным принципом» и коллапсирует, чтобы уступить место следующему человечеству, следующему циклу.

Традиционалистское представление об истории является гораздо более сложным и богатым, нежели либеральный концепт, поскольку в нём уже дано представление о том, что все циклы в их безграничной повторяемости сводятся к одному шаблону, представляют собой «вечное возвращение равного», как интуировал Ницше, или почти равного, как поправляет немецкого мыслителя настоящий традиционалист, поскольку повторение буквально одного и того же в традиционалистском мировоззрении исключено.

Наконец, есть взгляд на историю, который сформулирован в перспективе радикального видения, и этот взгляд является достоянием политического ислама.

Как ни парадоксально, но некоторые фундаментальные позиции радикалов и либералов совпадают, как перевернутый негатив, по отношению к друг другу. Предметом истории для радикала также является свобода. Однако это совершенно иное понимание свободы. В радикальном видении свобода есть освобождение отражения от оригинала. Глубокий разрыв уровней, на которых реализуется бытийный процесс.

2

Из сказанного выше очевидно, что речь идёт по крайней мере о двух принципиальных уровнях: 1) Бытие в целом как принцип (то, что мы называем оригиналом) и 2) плоскость «зеркала», где проявляется отражение этого оригинала. Под плоскостью зеркала мы понимаем «мир» в самом широком смысле слова. Это означает, прежде всего, пространственно-временной континуум, который представляет собой поддерживающую базу для проявления организованных феноменов. Именно опираясь на этот континуум, возникает и проявляется конкретная реальность, на уровне которой действует человеческий фактор.

Некоторые традиционалистские авторы предпочитали называть пространственно-временной континуум «мировым древом». «Мировая душа распята на мировом древе», – говорил Платон. Что это означает? То самое принципиальное Бытие, которое составляет первый исходный уровень, хотя и является оригиналом, так же не свободно от «зеркал», в которых оно отражается, как и отражение от него. Без «зеркал», без проявленного мира принципиальное Бытие уходит в ничто, перестаёт быть принципом манифестации, погружается в «бытийную ночь». Эти паузы разделяют повторяющиеся циклы. Поэтому функционально проявленный мир феноменов в каком-то смысле можно считать ловушкой для изначального Бытия.

Вместе эти два уровня образуют предпосылки Истории. Но всё же это ещё не сама история. Для того чтобы два этих уровня «заиграли» в свои диалектики несвободы и порыва к катарсису, необходим третий элемент. Этот элемент – язык.

Реальность представляет собой системный набор описаний, которые, разумеется, возможны лишь как производные от языка. Кроме описаний, существующих в коммуникативном языке, есть только хаос, который не может быть содержанием сюжета или смысловым вектором какого-то ни было процесса. Это броуновское движение, «пятно Роршаха». Однако опиши этот хаос как набор концептуальных образов – и ты получаешь организованную Вселенную!

3

Очевидно, что описаний возможно много, в том числе и взаимоисключающих. У всех описаний общая основа: язык Адама, сообщённый ему Творцом (Трансцендентным Субъектом). Однако эти описания существуют лишь по отношению к нашему миру и являются продуктом, получаемым в ходе реализации пророческой миссии. Есть метаязык Адама (мир ему), круг охвата которого не безграничен и не бесконечен. Даже в нашем мире существуют огромные зоны хаоса, не покрытые описательной интерпретацией. Они оказывают системно подчас решающее давление на световую «зону», то есть описанную реальность. В частности, мы может говорить о музыке как инструменте или оружии хаоса, который исподволь взрывает и перекраивает описательную реальность.

В этом контексте что такое история? Это гармоническое сведение воедино всех описаний, в том числе непримиримо взаимоисключающих. Таким образом, с формальной стороны (логической) исторический процесс оказывается ответной контратакой Слова против Хаоса, расширением световой зоны и деконструкцией тёмных полей, которые находятся вне этого светового круга. (Как ни парадоксально, но в данном случае мы можем говорить о деконструкции хаоса (!), хотя, казалось бы, хаос принципиально антиконструктивен сам по себе).

Дело в том, что хаос является одной из модальностей порядка или, иначе, порядок и хаос конвертируются друг в друга, но вне артикулированной реальности. Хаос зиждется на зеркальном взаимопроникновении первоначальных идей-модусов, что является, несомненно, выражением порядка. Вербализованная в описании реальность – это живой организм; порядок – это предсказуемая машина. Между предсказуемой машиной и хаотическим броуновским движением нет непреодолимой разницы: как мы сказали выше, они конвертируются друг в друга.

4

Наиболее глубоким пунктом, который важен здесь для понимания, является то, что язык – это не часть Бытия, не функция от него. Он трансцендентен по отношению к принципиальному оригиналу и его зеркальному отражению. Язык, как было сказано, сводит воедино разноуровневые и в том числе полярно противоположные описания, создавая тем самым некую площадку для маневра, для игры. При этом ключом к сведению всех описаний воедино является единый смысловой сюжет. Именно благодаря этому ключу радикал не принимает версии истории как безгранично линейной длительности. Такая версия не имеет смысла, она абсурдна. Безграничная длительность ничем не отличается от смыслового ряда, пущенного от нуля в сторону увеличения чисел. А такой натуральный числовой ряд – это ярчайший пример логического абсурда, хотя с точки зрения обывательского здравого смысла