— Цукки.

— Первый раз слышу такое имя, — призналась Надя.

Девушка засмеялась и сказала:

— Видите: настоящее мое имя Бетя. Бетя Шварцман. Но здешние девушки и хозяйка называют меня Цукки. А знаете, почему? Потому что я лучше всех танцую бешеный кадрель (болгарскую).

Хвастливый огонек вспыхнул в глазах Бети.

— А вы знаете, кто такое Цукки? — спросила она потом.

— Нет, не знаю.

— Первая танцевальщица. Она танцевала в Городском театре.

— Вы ее видели?

— Нет. Мне за нее господа студенты и один подпрапорщик рассказывали.

Прежний хвастливый огонек опять блеснул в глазах Бети.

— Если бы я не танцевала так хорошо, хозяйка давно уж выкинула бы меня.

Бетя все время роняла слова сквозь кашель и почти не отрывала ото рта платочка.

— Вы видите? — спросила Бетя и показала вдруг Наде платочек.

Надя ужаснулась и отвела глаза в сторону. Платок весь был в крови.

— Чахотка, — проговорила Бетя и добавила: — эта проклятая фабрика. Если бы она сгорела прежде, чем я узнала ее.

— Какая фабрика? — спросила Надя.

— Табачная… Я раньше на табачной фабрике работала за папиросницу и чахотку получила там. Вы не были никогда на табачной фабрике? Там такая паскудная пыль. Прямо в душу лезет… А здесь, вы думаете, лучше? Здесь можно скорее чахотку получить, чем на фабрике. Мне вчера доктор говорил, что мне непременно надо бросить эту жизнь и поехать в Славуту (курорт). Там сосны-лес (сосновый лес) и камыш (кумыс). Э!.. И что эти коновалы выдумывают. Они смеются только. Куда я поеду, если у меня ни копейки в кармане и я 80 р. должна хозяйке… В прошлом году я пила молоко и мне сделалось лучше. Я перестала харкать кровью. Но я танцевала бешеный кадрель с одним, сильно простудилась и опять стала кровью харкать. Тут к нам гречонок ходит один. Молодой такой, брунет, красивый, в лакированных ботинках, с красным галстухом и в широкой черной шляпе. Его зовут Спиро. Что? Вы не знаете его? Его все знают здесь. Он хорошо танцует. Я с ним тогда танцевала. Все гости кричали «браво». Я, знаете, вспотела и в мокрой кофточке выбежала на балкон… Эх! Нехорошо харкать кровью!… А вы «медведь» можете пить?

— Какой медведь?

— Что, вы не знаете, что называется «медведь»? Пиво с коньяком или вином.

— Нет, не могу пить.

— А я могу… Только он противный, горький. Голова после него такая тяжелая. И ты все равно, как мертвая… Ой, не люблю я его.

Бетя поморщилась.

— Почему же вы пьете его? — спросила Надя.

— Вы спрашиваете меня?.. Спросите их.

— Кого их?

— А этих «образованных». Они требуют, чтобы мы пили. Ой, если бы вы знали, что они вытворяют… Позавчера один подрядчик вылил мне на голову графин воды и велел гавкать, как собака. Что бы я так здорова была. Ну, как вам это нравится?

Бетя замолчала и низко опустила голову.

В комнату ворвался сноп света.

Солнце до сих пор обходило эту темную, неприветливую комнату и только теперь решилось заглянуть в нее. Надя посмотрела на Бетю и вздрогнула. Перед нею сидел теперь не человек, а восковая фигура.

Свет пронизал лицо Бети, как нежное, желтое яблоко, и огненными, ломаными полосами очертил ее горбатый тонкий нос, ухо, губы, подбородок и, лежащую на сундуке руку. Жутко было смотреть на нее.

У Нади стали закипать слезы и у нее явилось желание обнять несчастную девушку, прижать ее крепко к своему сердцу и наговорить ей много ласковых, теплых слов. И она протянула уже руки. Но ей помешала Антонина Ивановна. Экономка вошла неожиданно, сильно хлопнув дверьми, с большим свертком в руках. Увидав Бетю, она нахмурилась и зашипела:

— О! Уже здесь! Прилезла жидовская морда!

Бетя съежилась на сундуке, как тигр под хлыстом укротителя, и испуганно посмотрела на нее.

— Пусть она будет… Она не мешает мне, — вступилась за нее Надя.

Но экономка не слушала ее. Она бросила молниеносный взгляд на Бетю и крикнула:

— Проваливай отсюда!

Бетя вскочила с сундука и шмыгнула в дверь.

— Чахоточная! Жидяра! — послала ей вслед экономка.

Поведение экономки огорчило Надю. Она находила ее жестокой и хотела высказать ей это. Но побоялась.

— Что? Жаловалась вам, наверное, на непорядки у нас? — спросила экономка.

— И не думала, — угрюмо ответила Надя.

— Знаю… вот еще анафема. Как только новая девушка поступит в дом, она уже тут, марьяжит (юлит) вокруг нее и жалуется, что плохо кормят здесь и все такое прочее.

XV

НЕУДАЧНОЕ БЕГСТВО

Погорячившись еще немного, Антонина Ивановна положила принесенный сверток на стул, развернула его и сказала:

— Вот ваш костюм.

Она затем стала разбирать каждую принадлежность его в отдельности и пояснять:

— Это — юпка, это — кофточка, это — перелинка (пелеринка), это — чулки, это — тухли, это — лента для волос. Сегодня вечером вы оденетесь и выйдете в зал к гостям.

Надя выпучила глаза. Ей показалось, что экономка издевается над нею, так как костюм был впору скорее на 13-летнюю девочку, чем на нее — взрослую женщину. Антонина Ивановна, заметив ее удивление, поспешила заявить:

— Это костюм гимназистки. Вы будете всем говорить, что вы — гимназистка и из пятого класса выступили.

— А разве мне поверят? — спросила Надя.

— Делайте так, чтобы поверили. Говорите, что вы из киевской гимназии бежали со студентом или лучше с ахтером и что отец ваш — отставной подпоручик и имеет две медали.

Надя улыбнулась и спросила:

— А почему отец мой должен быть отставным подпоручиком?

— Потому, — ответила Антонина Ивановна тоном, не допускающим возражения, и спросила: — Вы не забудете, что я вам сказала?

— Нет, не забуду. Но… Ведь я большая. Посмотрите сами. Какая я гимназистка? Как я надену этот костюм? Ведь из меня трех гимназисток выкроить можно.

— Это ничего, что вы большая, — перебила экономка. — Распустите волосы, вплетите в них вот эту красную ленту и сюсюкайте, как девочка. Говорите так: «Папаса, мамаса». И готово. А чтобы вы были больше похожи на девочку, держите всегда руки на коленях. Хорошо, если вы часто будете задумываться… Сядете возле кумина (камина) и глаза закинете на потолок. И если гость спросит вас: чего вы задумались? — отвечайте: — «Я думаю за свой родной Киев, Днепр-реку, папасу и