– Мне ужасно жаль, поверь.

– Тогда иди, – покорно произнесла она.

На заросшем щетиной лице Альсады проступила улыбка.

– Только пообещай, что сбреешь эту гадость!

– Вы же сразу домой пойдете? После терапевта?

– Да.

– Оба.

– Хорошо, Хоако.

Он поспешно поцеловал ее в щеку.

– Ты у меня самая лучшая, – шепнул он и побежал в сторону Кастекса.

– Стараюсь! – крикнула Паула ему вслед. – Стараюсь, – повторила она едва слышно.

17

1981 год

Суббота, 5 декабря 1981, 21:25

На улице уже стемнело. Хоакин курил, прислонившись к двери, ведущей из кухни на задний двор.

– Вечно ты под ногами путаешься! – как-то осадила его Паула и с того самого дня объявила, что Хоакину нельзя сидеть на кухне, пока она готовит. И совершенно справедливо: он ведь при любой возможности норовил стащить кусочек энтраньи. Или эмпанады. Или лепешки. Или отбивной по-милански. Но компромисс нашелся: Хоакину пришлось сместиться к двери, ведущей во двор. Тут он мог и курить, и с женой разговаривать. В самый разгар конфетно-букетного периода, после многомесячных совместных перекуров, Паула объявила эту привычку пагубной и курить бросила, а любить Хоакина не перестала, как и он ее. Поэтому дымить она ему позволяла, пускай и скрепя сердце.

– Потуши, а? – попросила она из дома. – Уже третья подряд.

Хоакин перехватил сигарету левой рукой, чтобы взглянуть на наручные часы, потом потянулся было к пепельнице, но просьбу все же проигнорировал.

– Даже не знаю, то ли это лучшая наша задумка, то ли худшая.

– Твоя, – поправила его Паула, все еще заметно расстроенная из-за пятна на дверце, которое Хоакин, разумеется, не смог полностью оттереть. Она кивнула на окно: за ним сгущалась темнота, из которой слышался нарастающий рев мотора. – Скоро узнаем.

При виде начальника Хоакин рефлекторно выбросил окурок в цветочный горшок, специально для этой цели установленный у входной двери. Расправил плечи, провел ладонью по свежевымытым волосам, чтобы удостовериться, что они не растрепались, и, опасаясь, что от него все еще пахнет спиртным, на всякий случай вытянулся в струнку.

– Добрый вечер, комиссар.

– Комиссар Вукич, – уточнила Паула.

– Просто Фернандо, – были первые слова комиссара.

Он переступил порог кухни, снял широкополую шляпу и почти с благоговением принял протянутую руку Паулы. Волк в овечьей шкуре. Тем же элегантным жестом он мог разрубить конечность на семь кусков. Хоакин своими глазами видел.

– Не желаете ли кофе, комиссар, вернее, Фернандо? – спросила Паула, а Вукич тем временем направился к стулу в торце стола. Выбрал себе местечко, равноудаленное от входа и двери в гостиную, чтобы не терять Хоакина из поля зрения.

Не успел Вукич ответить и опуститься на стул, как Хоакин выпалил:

– Они исчезнули моего брата.

Вукич, так и не сев, повернулся к Пауле, державшей в руках восьмигранную блестящую красавицу от «Биалетти». Заметив, как дрожит у нее в руках кофеварка, он расплылся в улыбке:

– Это правда?

– И его жену тоже, – подтвердила Паула. Ее голос тоже утратил былую твердость.

Хоакин не сводил глаз с комиссара. Вукич неспешно, одну за другой, расстегнул пуговицы пиджака и сел за стол, будто и не слышал, что они только что сказали. Молодой инспектор наблюдал за боссом, делая мысленные пометки, как если бы перед ним сидел подозреваемый. Как меня учили. Как сам он меня учил. Вместо того чтобы поддаться современной моде с ее бежевым, охрой, бордо и темно-зеленым, соединенными в причудливых геометрических узорах, он остался оплотом классики и в безупречном темно-синем костюме-тройке выглядел почти нелепо на скромной кухоньке семейства Альсада, выдержанной, по настоянию Паулы, в тепло-бежевых тонах. И откуда он явился в таком наряде, да еще на ночь глядя? Или куда собирается? «Они ведь с женой разошлись, да?» – как-то спросила его Паула. «А ты откуда знаешь? – поинтересовался Хоакин, встревожившись, что комиссар мог приставать к его супруге. – Он никому об этом не рассказывал». Альсада и сам узнал это лишь потому, что однажды как доверенный подчиненный Вукича отвозил ему документы. «По костюму догадалась, – серьезно ответила Паула. И добавила, заметив недоумение на лице мужа: – Видно же, что он не отутюжен женскими руками». Нет, из нее точно вышел бы следователь покруче меня.

Вукич тихонько постукивал по столу золотым кольцом с печаткой – семейный герб, все дела. Вечно сдвинутые брови ненавязчиво давали понять, что где-то под ними вершится мыслительный процесс. Акулы, слышал Хоакин, непременно должны двигаться, потому что у них нет плавательного пузыря, который не позволяет утонуть прочим рыбам. Интересно, подумал он, а у Вукича есть плавательный пузырь? План-то точно имеется.

Голос Паулы, стоявшей у плиты, вывел его из задумчивости.

– Я же тебя просила не употреблять так глагол «исчезать».

– Так – это как? – переспросил Хоакин, по-прежнему не сводя глаз с комиссара.

– Как переходный, дубина, – встрял комиссар и повторил: – Как переходный. – Из недр его живота раздался гулкий хохот. Оторвав взгляд от Хоакина, он обернулся: – Кстати, Паула, я с удовольствием выпью кофе.

К удивлению Вукича, она не только принесла кофеварку, но и сама уселась к ним за стол. Хоакин знал: комиссару куда уютнее в чисто мужской компании. А потом Паула закурила, и тут уже удивился Хоакин. Вукич, посмеиваясь, пододвинул ей пепельницу, которую она прежде поставила перед ним.

– Что ж, это по меньшей мере объясняет утренние события…

Хоакин отвел взгляд, но тут же принялся рассказывать, как все было, стараясь и не поминать лишний раз Галанте, и не терять решимости.

– Я вас позвал, потому что не знал, что делать. Мы не понимаем, где искать. Не знаем, к кому обратиться. Я…

В горле у Хоакина встал ком. Паула коснулась его руки.

– Но это же ложь, признайся. – Вукич улыбнулся.

Супруги Альсада непонимающе уставились на него.

– Меня бы ты позвал в последнюю очередь. Да еще домой! Это же серьезный риск.

При этих словах Хоакин тяжело сглотнул, надеясь, что босс не заметит.

– Поэтому выдвину предположение, что у тебя есть план. А еще предположу – уж поправь, если ошибся, – что я не стал первым, к кому ты обратился. – Вукич выдержал паузу, ожидая подтверждения.

Хоакин покачал головой.

– Только не говори, что связался с «Матерями площади Мая», – продолжал Вукич.

– Нет, – ответил Хоакин.

– Хорошо. А то они под постоянным наблюдением. Один звонок, одна встреча с ними – и вы автоматически становитесь вдовой, – заявил он, повернувшись к Пауле, а потом снова взглянул на Хоакина. – А у его товарищей как дела?

– А что товарищи?

– Альсада…

– Не думаю, что он… – возразил было Хоакин.

– Они выходили на связь?

– Нет, – сказал инспектор.

– Вот вам и революционные ценности, – кашлянув, безжалостно отметил Вукич. – Наверняка ждут