Зато я уговорила Александра позировать мне при дневном свете и, донельзя довольная, надолго зависала над бумагой с кусочком угля.

— Этансель, пожалей мою шею…

— Жалею! Очень-очень жалею! Посиди еще минутку, пожалуйста!

Мы с Алексом вместе готовили, выяснив опытным путем, что забытый суп превращается в кашу, а вот каша… хм. Кашу лучше не забывать.

— Покойся с миром, друг, — напутствовал Райдер чугунок перед тем, как бросить его в открывшуюся под ногами яму.

— Аминь, — прогнусавила я, зажимая нос. Горелая овсянка — это ужасно.

— Как думаешь, миссис Ллойд поверит, что горшок стащили клуриконы?

— Не знаю… — протянула я. — Может, свалим на гремлинов?

— Должно сработать! — восхитился Райдер. Подхватил меня и закружил, а я, счастливо смеясь и безоглядно веря — не уронит! — раскинула руки, обнимая ночь.

Мы не расставались ни на секунду, и никто другой не был нужен. Совсем-совсем никто, нам хватало друг друга. Я не думала, что такая близость возможна — когда слова не нужны, когда желания совпадают, а прикосновения становятся такими же естественными, как дыхание. В нашем маленьком мирке просто не осталось места другим, были лишь я, Александр, искрящаяся зима и безграничная нежность — я задыхалась от нее по ночам и как скупец монеты собирала каждое мгновение, проведенное с Райдером, чтобы сохранить их в шкатулке памяти.

Чтобы было, чем жить, когда наступит лето.

Лето… Приближающееся с каждым часом, оно единственное портило сказку. Лето и тоскливый волчий вой по ночам. Выла Снежная — так я называла про себя подругу Одина. Она заглядывала в окна, крутилась возле порога, скулила, скреблась, царапала двери, зовя своего волка, но тот, полупьяный от сонных заклятий, не отвечал.

Нас она боялась и, даже когда я умолила Александра оставить дверь внизу нараспашку, дальше коридора не вошла, а спустя несколько минут над пустошью снова потекли горестные, почти человеческие рыдания.

— О Господи, — проворчал Райдер, когда я расплакалась вслед за волчицей. — Искра, — притянул он меня к себе, укачивая будто ребенка, — ты же понимаешь, что Одину нужно лежать? Я не для того собирал его лапы из осколков, чтобы он охромел, а именно это случится, если начать его тормошить.

— А магией… нельзя? — всхлипнула я. — Как мою руку?

— Нельзя. Я сейчас нестабилен и либо не рассчитаю и выжгу этаж, либо проклятие потушит дар. — Александр снял губами с моих щек слезы, поцеловал кончик носа. — И уж лучше пусть она воет здесь, чем ищет приключения на свой хвост где-то там. Согласна? …Идем, я поставлю над спальней заглушку, а завтра растяну ее над домом.

Из-за заглушки мы с Алексом пропустили появление Уилбера.

Наше утро было поздним. Успевший побриться Райдер разбудил меня щекоткой, а когда я, не желая отпускать сон, натянула на голову одеяло, сгреб в охапку и понес вниз, к накрытому столу.

С Александром я совсем разленилась, с изумлением вспоминая, как всего три месяца назад с первым гудком вскакивала с тюфяка и куда-то бежала. Сейчас у меня едва-едва хватало сил, чтобы жевать завтрак, а связно мыслить я начинала только к вечеру. Я бы, пожалуй, и из постели до самого вечера не вылезала, но маг не позволял, заставляя меня вовремя есть и гулять.

Подсушенный ломтик черного хлеба пах горьким тмином. Александр щедро смазал его яблочным джемом, положил сверху сыр.

— Так?

— Да, — улыбнулась я.

Такие тосты делали для нас с Мэри, когда я гостила в поместье МакЛин. Только джем был апельсиновым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Bon appétit, — чмокнул меня в щеку Райдер.

— Merci.

Я поерзала, устраиваясь удобнее на мужских коленях, сладко зевнула, прикрыв рот ладонью. Отхлебнула из высокой кружки, и Александр засмеялся, стирая с моей губы молочные усы. Сам Райдер пил по утрам крепкий черный чай — кажется, единственное хиндостанское, что он оставил в своей нынешней жизни.

А я вспоминала прежнюю. Яблочный джем вылезал из-под сыра, золотистыми комочками скатывался по хлебу и пальцам. Жмурясь от удовольствия, я собирала его кончиком языка, облизываясь, отламывала губами мягкий влажный сыр. Заметила, что Александр наблюдает за мной, и поспешно закрыла рот.

В глазах мага разгорались красные огоньки.

— Неужели так вкусно?

— Очень… — смутилась я. — Хочешь кусочек?

— Хочу, — усмехнулся Александр. — Очень хочу…

Ладони Райдера сжали мое лицо, а язык коснулся перемазанных джемом губ. Заскользил по ним, настойчиво уговаривая открыться, и нетерпеливо надавил, когда я, поддразнивая, помедлила, ворвался в мой рот.

Я застонала, чувствуя, как сонливость сменяется возбуждением и предвкушением. Повела плечами, освобождаясь от одеяла, зашарила свободной рукой в поисках тарелки — отложить мешающий прикоснуться к магу тост, и ойкнула, разрывая поцелуй, когда сорвавшийся с хлеба холодный джем капнул мне на грудь. Прозрачный конфитюр сполз к напряженному соску и, подрагивая, замер на его кончике.

Следом за первой каплей упала вторая — расчертила кожу липкой золотистой дорожкой, — третья…

…немедленно умойтесь, юная леди! Вы совсем взрослая, а перемазались, как поросенок!

— О Боже… — Покраснев, я потянулась за салфеткой, но взять ее не успела. Рывком поднявшись, Александр усадил меня стол, жадно слизывая сладкие следы. — Алекс!.. Ты с ума…

Райдер коротко поцеловал меня, заглушая протест, и снова припал к груди. Обвел языком сосок, собирая остатки джема, укусил, заставив меня вскрикнуть, и мягко покатал меж губами, лаской залечивая боль.

— Алекс…

Маг забрал в ладони мою грудь, сцеловывая конфитюр, с нажимом прошелся ртом по шее, прихватив зубами тонкую кожу.

— Алекс!

— Действительно, вкусно, — улыбнулся Райдер. — Так бы и съел тебя… Упрись в стол, Искра, — надавил он мне на плечи. — Да, вот так.

Глаза мага хищно горели. Он с силой развел мне ноги, любуясь, огладил бедра, талию, стиснул грудь.

— Знаешь, почему на гербе Райдеров дракон, Этансель? Мы никогда не упускаем свои сокровища…