Если честно, меня и столичные развлечения оставляют равнодушной. Вместо модного пафосного клуба я предпочту посидеть за бокалом пива со старыми приятелями. Да и тех я последние дни сторонюсь.

И даже со Стивом практически не вижусь последнее время. Наши вечерние посиделки резко прекратились после того как…

— Это ведь ты рассказал Шону о Даниле?

— Что?

— Когда? Только правду, Стив. Просто скажи правду. Я не обижусь.

— Это был великий секрет?

Босс топорщит усы, явно заводясь. Но мне плевать на его злость.

— Нет. Только я не понимаю зачем. Вернее, понимаю, с какой целью. Но все равно…

— Джин, я тебя предупреждал, что этот молодой говнюк разобьет тебе сердце.

— А Шон его, значит, залечит? — горько усмехаюсь я.

— Шон до него не доберется.

Я несколько секунд перевариваю услышанное.

— Что ты имеешь в виду?

— Что слышала. Шона ты прожуешь и выплюнешь. И пойдешь себе дальше. А Дан вполне может сделать это с тобой. А я не хочу, чтобы это случилось.

— Спаситель ты мой. Зато ты хочешь повышение ставок на наши услуги и готов расплатиться мной. Нашей дружбой. Хотя… о какой дружбе может идти речь, если я просто твоя подчиненная. Просто девочка на побегушках, которой не жалко пожертвовать во имя великой цели, да?

— Джин, у тебя, верно, ваш бабский ПМС. Что за драма на пустом месте? Тебе так плохо с Шоном?

Плохо? Нет. Не плохо. И не хорошо. Никак. До тех пор, пока мое «никак» раскладывается на составные части холодным рассудком. А когда он, то есть рассудок, ненадолго теряет контроль и в силу вступают чувства, то не-вы-но-си-мо.

Но кому интересны мои чувства?

И я просто неопределенно пожимаю плечами.

— Так просто разорви эти отношения или намотай свои розовые сопли на кулак и не трахай мне мозг. В конце концов, я тебя силком ни в чью постель не затаскивал. Не надо делать из меня сутенера. Разберись, чего ты сама хочешь. А тем временем просто работай свою чертову работу. Пойди сожри какую-нибудь гребаную шоколадку или килограмм торта и к вечеру выдай отчет по растаможке сорокадвухдюймовых труб с цементным покрытием.

Странное дело. Я все равно не могу на него обижаться. Сержусь — да. Но не в обиде. Он думает и поступает как мужик. Видит проблему, которая каким-то образом его касается, и решает доступными ему методами.

Он с самого начала ясно выразил свое отношение к Данилу. И мнение свое не изменил. А заметив мое непослушание и интерес Шона к моей персоне, надумал одним выстрелом убить двух зайцев: подсобить важному клиенту и приятелю в одном лице и убрать с моего горизонта неподходящего мне кавалера.

Только какого черта моя личная жизнь касается моего босса?

— Эй, Джин!

Я лишь оглядываюсь на пороге его кабинетика, ожидая дальнейших указаний.

— Шон тебя не обидит. Он души в тебе не чает. Насколько это вообще возможно для человека его статуса и положения.

Я даже не киваю. Просто жду. И практически наверняка знаю, что именно услышу дальше.

— Ты же в курсе, что он женат? Я про Шона. И никогда не разведется. Его семья не допустит развода. Но с женой он не живет уже больше десяти лет. И все это время она тоже не блюдет… целибат. Чисто договорной политический брак, который не мешает обоим жить так, как им нравится. Так что в этом плане у тебя проблем точно никаких не будет.

Стив затягивается своей вонючей сигаретой и потирает лоб.

— И это, пожалуй, единственное, в чем он тебе откажет. Хотя пару раз в пьяном разговоре он обмолвился, что если ты действительно этого захочешь… Кто знает?

Да идите вы все нах… чертовы джентльмены.

Вот это я карму себе наработала.

На женатых у меня табу. Ага. «Табу» на «табе» сидит и «табой» подгоняет.

Ты прав, Стив. Хренов циник-друг. Ты прав.

Сперва я должна просто разобраться с тем, чего хочу именно я, а не окружающие меня люди. А там оно все само собой устаканится.

— Отправь меня в командировку. Куда угодно. Подальше. Хотя бы на неделю.

Босс лишь кивает, принимая к сведению мою просьбу. И я не сомневаюсь в том, что он ее исполнит.

Поэтому я сейчас сижу в вип-зале аэропорта и пытаюсь проверить почту на планшете. Но какое-то странное чувство царапает исподволь. Не просто чувство, а ощущение. Совершенно неуместное в публичном месте — легкого возбуждения, как от чтения эротической литературы или при просмотре видеоролика для взрослых. Я прикрываю глаза и с недоумением осознаю: да, точно, оно. Соски съежились, между ног увлажняется, низ живота легко тянет, как в ожидании ласки, дыхание учащено, а щекам горячо, словно они покраснели. Что за чертовщина? Не мог же мне кто-то что-то подлить в еду или питье? Или… мог?

Я выключаю планшет, кладу его в сумочку и оглядываюсь в поисках двери с заветными символами — надо срочно хотя бы умыться холодной водой.

И в этот момент встречаюсь с горящим взглядом знакомых темно-серых с грозовыми всполохами глаз.

Можно сколь угодно презрительно отзываться о штампованных штампах про предающее тело и помутнение рассудка. До тех пор, пока не испытаешь это состояние на себе — контроль утерян напрочь. Соски грозят порвать не только чертово кружевное белье, но и легкий, сползающий на одно плечо свитерок, а светлые джинсы наверняка промокли до темного пятна между ног.

Всего один взгляд, на расстоянии пары десятков метров, и я даже не ощутила еще его аромат, а уже готова, словно на поводке притягиваемая, подойти к нему и сесть верхом прямо тут, в присутствии людей.

Как сквозь плотный слой ваты я слышу слегка визгливый мужской голос с легким кавказским акцентом:

— Вай, такая красивая девушка, сидит одна, скучает. Украдут, увезут, замуж возьмут, маму не спросят.

С большим трудом я перевожу расфокусированный взгляд на плюхнувшегося рядом на мягкий диванчик южанина в белом спортивном костюме и таких же кипенно белых кроссовках.

— Вэ, мама. Издалека красивая, а рядом... — он складывает пальцы щепоткой и целует их, обдавая меня запахом перегара, — рядом посмотришь и весь с ума сойдешь. С первого взгляда вижу — горячая, как огонь, сладкая, как персик, нежная, как шелк и драгоценная, как все золото мира. Слушай, красавица, ты зачем меня обокрала? Без спросу сердце мое похитила, на кусочки разбила, если не поцелуешь, не склеится обратно.

От такого интенсивного словесного напора я теряюсь и даже не могу найти, что сказать. Да мне и не дают. Подвыпивший — явно для снятия предполетного стресса — вип-пассажир в адидасах-найках-пумах, скромно разбавленных толстенными золотыми цепями на густо заросшей черной порослью груди, уже запустил свою лапу мне в волосы и тянется с поцелуем, причмокивая блестящими мокрыми губами. А я только и успеваю, что выставить вперед ладошки и, зажмурившись от отвращения, максимально отвернуться, до хруста шейных позвонков. Я дергаюсь в захвате, но только сильнее обнажаю плечо, с которого и так сползает свитерок.