Такое богатство, как здесь, еще ни разу не попадало в руки наших солдат. В числе добычи находилось богатейшее конское снаряжение, унизанное сердоликами и бирюзой, бархатные расшитые золотом чепраки, туркменские кони, старинное оружие, украшенное камнями в золотой или серебряной оправе; латы и шлемы с золотой насечкой, топоры с серебряными топорищами – это знаки власти, из одежды – нарядные кушаки с серебряными застежками и сумками для патронов, собольи халаты, крытые роскошными материями, мерлушечьи халаты, бархатные вышитые золотом шаровары, такие же тюбетейки с зашитыми в них талисманами, наконец, цветные палатки и юрты с дорогим подбоем. Самую ценную и крупную часть добычи составляли все-таки кони. Их было так много, что стрелковый батальон вернулся в Ташкент в конном строю. Все остальное распродавалось на базарах, которые открывались после каждого штурма. Таким образом, здесь, как и в других местах жителя могли за самые ничтожные деньги вернуть большую часть своего добра.

Похороним с честью убитых, всего 6 человек, отряд генерала Романовского вернулся в Ташкент.

Наступление в долину Зарявшана

Как ни велики были успехи русского оружия, но Бухарский эмир еще надеялся возвратить утерянное. Для того, чтобы скрыть свои истинные намерения, а также исподволь готовится к новой войне, он выслал в Ташкент Мусса-бека для переговоров о мире. Пока этот хитрый старикашка выпутывался и лгал напропалую, эмир нанял к себе на службу 10 тысяч туркмен, готовил свое собственное войско, а что хуже всего, подстрекал подвластных нам сартов к неповиновению, поджигал киргизов, нападал на казачьи пикеты, отгонял у жителей скот, табуны. Так в сентябре (1867 г.) шайка киргизов захватила вблизи Чиназа артиллерийского поручика Служенко с тремя канонирами, которых отвезли в Бухару, здесь под угрозой смерти заставили их обучать войска, даже принуждали принять магометанство. На письмо полковника Абрамова эмир ни слова не ответил, как будто он его и не получил, наши караваны были задержаны, торговля с Ташкентом прекратилась вовсе.

В ту пору в новом крае совершилось важное событие. Высочайшей волей все завоеванные земли получили отдельного начальника, вполне независимого, с званием туркестанского генерал-губернатора, то был Константин Петрович Кауфман. Явился он в Туркестан не с тем, чтобы продолжать завоевания, а чтобы его умиротворить, приучить к русским законам и обычаям, расширить торговлю, умножить промыслы. Таковы были благие намерения нового генерал-губернатора, внушенные ему нашим миролюбивым монархом, в Бозе почившим императором Александром Вторым. Случилось иначе, и Кауфману, подобно его предшественникам, довелось выдержать подчас долгую тяжелую борьбу с хищными соседями, прежде чем приняться за успокоение края.

Туземцы называли его «ярым-паша», что значит «полуцарь». Как и Михаил Григорьевич Черняев, первый губернатор Туркестанской области, Кауфман, делил с солдатами труды степных походов, заботился об их нуждах, жил с ними одной общей жизнью, исполненной тревог и лишений. Оба они грозно и честно держали русское имя в крае, никогда не поступаясь достоинством России. Они не позволяли слишком забываться владетельным ханам, особенно Черняев. Кауфман, будучи по природе снисходительнее, поступал с ними помягче, но в Азии иначе понимают снисходительность и великодушие, свойственные народам образованным, их там принимают за слабость.

По приезде в Ташкент новый генерал-губернатор застал уже давно проживающего здесь в качестве посла эмира, того же Мусса-бека. Этот хитрый старик, как истинный азиат, двоедушничал, тайно сносился с эмиром и подговаривал наших солдат к нему на службу. Все усилия этого дипломата были направлены к тому, чтобы затянуть переговоры, а главное, скрыть истинные намерения самого повелителя. Последний же, не прекращая враждебных действий в виде грабежей и разбоев, продолжал упорно молчать, не отвечая даже на письма. Так дело стояло более года – ни мир, ни война, торговля прекратилась, разбои, грабежи, захват пленных – усилились. Тягостное для обеих сторон положение разрешилось наконец в Бухаре и не в пользу мира. Надо сказать, что эмир давно истощил отцовскую казну и, чтобы ее пополнить, стал нажимать на своих беков, т. е. областных правителей, те сделались еще придирчивее при сборе налогов, отчего народ обеднел, начал роптать, купцы, потерпевши убытки от прекращения торговли, хотя и молчали, но также были недовольны. Пуще же всех волновались улемы, а они в Бухаре составляли немаловажную силу, более грозную, чем даже войско эмира.

Наступал праздник Курбан-байрам, когда мусульмане, по примеру праотца Авраама, готовы принести небольшую жертву. Улемы ждали, что в эти именно дни будет объявлена война, но двоедушный Музафар медлил, хитрил. Тогда на общем совете улемы открыто восстали и объявили его недостойным занимать престол великого Тамерлана. Эмир покинул столицу, бросился в одну сторону, потом в другую – в надежде, что народ его поддержит, и в этом он ошибся, в попутных городах народ от него разбегался, на ночлегах подбрасывали ему письма, угрожавшие смертью, если он не выгонит русских. Музафар покорился. Он собрал всех сарбазов и торжественно, как глава мусульман, объявил «газават», т. е. священную войну, когда всякий правоверный, способный носить оружие, должен спешить поднять Зеленое знамя Пророка. Коканский и Хивинский ханы были приглашены также принять участие в предстоящей борьбе.

Раньше было сказано о составе и численности бухарских войск. Начальником всей конницы считался беглый урядник сибирского казачьего войска, в мусульманстве – Осман. Он служил раньше Коканскому хану, командовал между прочим конницей в деле под Иканом, где отличились уральцы. При взятии эмиром Кокана, Осман, в числе прочих защитников, подлежал казни, но хитрый казак сумел понравиться эмиру, так что тот назначил его беком. Подчиненные Осману войска отличались некоторым порядком и стройностью движений, обучение же бухарской пехоты не сделало никаких успехов. Когда нашего офицера Служенко заставили сделать смотр бухарскому войску, то на плацу он был встречен одним таким же пленным русским солдатом.

– Не погубите, ваше высокоблагородие, заставьте за себя вечно Богу молиться! – умолял его шепотом пленник. – Служенко спросил, в чем дело, солдат рассказал, что его заставили учить пехоту, а он, прослужив 12 лет в артиллерии, не знал никаких других команд, кроме употребляемых при орудиях, он учил только «жай!» (от команды «заря-жай») потом: «Первое! Второе!». Конечно, Служенко его не выдал, даже расхвалил до небес. Начальником артиллерии бухарцев был наш же беглый артиллерист, а пехотой командовал турок Ходжа. Лучшею пехотой у бухарцев считались жители Шахрисябзя, родины Тамерлана – малодоступного горного уголка в долине Зарявшана. Шахрисябзцы отлично стреляли, были храбры, подвижны, но они считались только союзниками, а не подданными эмира.

При всей малочисленности русских войск К.П. Кауфман предпочел решительное наступление в