Шрифт:
Закладка:
Подъехав к двум закопченным кибиткам, Оразмамед слез с коня и окликнул хозяйку:
— Ой, Алтын-дайза, жива-здорова? Принимай гостя!
Полная Цожилая женщина в бордовом кетени и стоптанных чувяках отошла от дымящегося тамдыра и, разглядев в потемках Оразмамеда, всполошилась.
— Джерен, где ты там ходишь? Не видишь разве — гость к нам пожаловал! И эти лентяи спрятались в кибитке, хоть бы коня у хана приняли да привязали! — вспомнила она о Кертыке и канонире.
Оба батрака тотчас выскочили из второй кибитки. Кертык взял под уздцы скакуна и привязал его к жерди, которая отгораживала кибитки от улицы.
— Оразмамед, какой чести мы удостоились, что ты навестил нас? — обрадованно спросил Кертык.
— Особой чести, — хмуро отозвался хан и вошел в кибитку к Алтын-дайзе.
Джерен прикрыла рукавом лицо перед ханом, но глаза ее сияли жаждой любопытства. Ей так и хотелось спросить: „Хан, неужели мой муж нашелся?“ Алтын-дайза думала о том же и тоже жадно заглядывала в глаза Оразмамеду.
С завидным проворством хозяйки расстелили на коврике са-чак, развернули платок с наломанным чуреком, поставили чайник с пиалами и белыми бухарскими конфетами. Оразмамед оглядел все это, поблагодарил за внимание к нему, но сесть за сачак отказался. Помедлив, сказал:
— Алтын-дайза, не гневись на меня. Не по своей воле я в твоей кибитке. Я послан сюда главным ханом и ишаном, чтобы взять у тебя пушкаря.
— Хан, зачем тебе мой пушкарь? — испугалась Алтын-дайза.
— Не надо спрашивать, дайза, ибо ответ тебе покажется гораздо страшнее моей просьбы.
— Да что ты мне зубы заговариваешь?! — тотчас рассердилась Алтын-дайза. — Мы-то его как знатного человека встретили! Чай, чурек подали, а он последнего батрака пришел отбирать!
Джерен сразу выбежала из кибитки — и к батракам, которые стояли во дворе возле скакуна. Караковый жеребец ахалтекинской породы был высок в холке и необыкновенно красив своей статью.
— Кертык, Петька, беда! — сказала шепотом Джерен. — Оразмамед не с добрым умыслом к нам пришел. Пушкаря, говорит, отдайте.
— Да ты что, Джерен?! — не поверил Кертык. — Оразмамед всегда считался нашим покровителем.
Кертык вошел в кибитку к хозяйкам, чтобы спросить, зачем понадобился хану Петин, и тут Оразмамед сурово проговорил:
— Кертык, ты тоже со мной пойдешь!
— Оразмамед, да скажи, чем мы провинились? — взмолился Кертык.
— Вам все надо знать! — вспылил он. — Ну так знайте. Совет ханов повелел мне уничтожить всех христиан. Где еще два солдата, которые с пушкарем пришли в Геок-Тепе?
— Если б знал, все равно бы не сказал, — с вызовом и обидой сказал Кертык. — А еще говорил, русских уважаешь…
— Ладно, шагай! — Оразмамед вынул из-под кушака тяжелый пистолет и толкнул дулом в спину Кертыка. — Иди, говорю, бахши… Иди!
Кертык, злясь и недоумевая, подчинился. Канонир, видя, что друг его сник, тоже сдался.
— Оразмамед, что плохого я вам сделал? — залепетал он. — За четыре месяца я слова против никому не сказал. Всю работу выполнял, дней и ночей не видел, всегда при деле.
— Иди, иди, — толкнул его Оразмамед. — Слышишь, святой ахун[18] к чему народ призывает?
По всей крепости разносился громкий голос святого ахуна:
— Илля, ильляха, Аллаха акбер, Аллаха акбер![19] Послушайте, мусульмане, что скажет вам наш несравненный в геройстве и мудрости Омар!
Тотчас разнесся голос ишана:
— Люди Ахала! Мы потеряли наших лучших сынов, да продлится их жизнь в кущах рая. Но мы возьмем за каждую мусульманскую жизнь десять христианских — такова воля всемилостивого, всевышнего!
Петип понял: это приговор ему и пленным, замотал головой и задрожал в страхе:
— Нет, Оразмамед, нет… Не хочу умирать… Куда ты меня ведешь?!
— Шагай, шагай, да побыстрей, иначе тебя растерзают муллы и их прислужники. Шагай, да говори поживей, где живут два других солдата!
— У бая Гельды один, а другой у Чарымереген-бая, — с трудом выговорил канонир.
Оразмамед прогнал батраков до своих кибиток, посадил обоих под замок и ушел. Через час вернулся с двумя другими пленными. Джигиты Оразмамеда вывели из кибиток Петина и Кертыка.
— Давай, давай побыстрей, — заторопился Оразмамед. — Сейчас в пески пойдем, там перестанешь плакать, пушкарь.
Оразмамед сел на скакуна. Вскочили в седла и джигиты. Троих пленных солдат и Кертыка пустили впереди себя и погнали к северным воротам крепости. Они были распахнуты, и возле огромной боковой створки стоял стражник.
— Куда ведешь капыров, хан? — спросил он несмело.
— В пески и дальше, на тот свет, такова воля хана и ишана.
Всадники, гоня пленных, а вместе с ними и Кертыка, миновали кладбище, выехали на простор и тут остановились. Быстро слезли с коней, зарядили винтовки.
— Давайте садитесь на наших лошадей все четверо! — распорядился Оразмамед. — Живей, живей, чего растерялись? Не думайте, что Оразмамед ваш враг. Мне русские сделали большое добро, спасли от смерти, я тоже в долгу не остался. Кертык, конь, на котором ты сидишь, — мой лучший конь. На нем я ездил в Чарджуй, с ним был в Боджнурде и Хиве. Приедешь к русским, сразу найди доктора Судиски, скажи ему: „Это подарок от Оразмамеда“. Теперь быстро скачите в Вами! Ну, давай, давай!
Всадники с места взяли в галоп. Только и услышали, как громыхнули сзади ружейные выстрелы: один, второй, третий. И догадались сразу — это Оразмамед и его джигиты разрядили винтовки стрельбой вверх: дали знать в Денгли-Тепе, что с пленными покончено…
В Бами беглецы приехали на рассвете. Стали приближаться к селению, и тут заметили их казаки. Конный дозор кинулся на чужаков, оцепляя со всех сторон. Петин остановил лошаденку, сказал взволнованно:
— Все, братва: дальше ни с места, иначе перестреляют, как куропаток. А еще будет лучше, если вовсе слезем с лошадей. — И Петин спрыгнул наземь.
— Я думаю, братушки, рубаху белую надо вверх поднять, — предложил один из солдат.
— А что ж, давай, сымай, — поддержал его другой.
Казаки, приблизившись и увидев, что им машут, остановились. Затем один, старший в отряде, прокричал, чтобы подошел кто-либо. Петин передал поводья Кертыку и направился к ним. Он еще и слова не успел вымолвить подходя, а его уже узнали:
— Робяты, да это же канонир наш, Петин! — закричал один из всадников. — Ей-богу, он!
— Боже ж мой, и впрямь канонир пропавший! — воскликнул другой.
Схватили его в охапку, начали обнимать. Тут и остальные подошли. И тех двух
