Видно, что разные вражеские разорения все древнее уничтожили и заставили все вновь сооружать.[176]

Даже самая большая «древность» Киева Десятинная церковь своим скромным видом навевала сомнения. Из летописи митрополит знал, что Владимир возвел удивительную постройку. То же, что видел Платон, заставляло думать: а об этой ли, собственно, идет речь? Десятинная церковь

никакого ни внешнего, ни внутреннего великолепия не имеет, да и строение, кажется, не самое древнее. А потому она ли есть десятинная оная славная, и на сем ли месте была, предоставляю другим тамошним ученым любопытнее в сие войти.[177]

По иронии, единственной настоящей древностью Киева митрополит признал церковь Спаса на Берестове. Это он определил по «аль фреско» и греческим надписям.[178] И вид церкви, и росписи, и надпись — родом из времен Петра Могилы. Совершенно такое же впечатление «новизны» произвел Киев и на другого богомольного туриста — князя Долгорукова. Через шесть лет после митрополита Платона его проводили по тому же маршруту, показывали те же преимущественно вымышленные свидетельства древней истории. «Ветхая» церковь на Аскольдовой могиле была уже снесена, и на ее месте князь видел «круглый храм каменный с куполом в новом вкусе», а потому и сомневался, здесь ли действительно была могила Аскольда[179]. Десятинную церковь князь также осматривал и

воздохнул, глядя на ее опустошение и бедность; нет еще ничего приманчивого для глаз, все опущено; одно воображение дает цену и месту тому и храму. Неоспоримо, что с такого отдаленного времени и Татары, и Поляки, и пожары, все подействовало на Десятинную церковь, и из великолепнейшей привело ее в убогое состояние. Но никогда бы я не подумал, что она так брошена и презрена, как я ее нашел.[180]

От Десятинной церкви князь отправился осматривать другое здание якобы Владимировых времен — Трехсвятительскую церковь, построенную на холме, где прежде стояли Перун с остальными языческими идолами:

Церковь стара, но не старинная. Вероятно, что все сии знаменитые по истории храмы уже несколько раз были по разорении Киева поновляемы и иные совсем перестроены: довольно, естьли, по крайней мере, сохранили те самые пункты, на коих происходили исторические события.[181]

Митрополит Платон именно в этом и сомневался: Нестор пишет, что Перун стоял на холме, а здесь ни одного холма нет: «Сходственно ли сие с истиною, утверждать не можем». Если митрополит Платон сравнивал древность Киева с Москвой, то князь Долгоруков сравнивал с Новгородом. Но сравнение также было не в пользу древней столицы Руси:

Киев стар, но древность его не так видна, не так осязательна, как Новгородская. Там столетия на всяком церковном здании, на всяком шпице колокольни явственно изображены и свидетельствуют долговременность того города; здесь все что-то новое, больше моды, меньше старины.

Наиболее подготовленный из всех ранних путешественников распознавать «древности» Ермолаев был в Киеве в том же 1810 году, что и князь Долгоруков. Он также разделил общее впечатление о городе. Об Успенском соборе археолог заметил:

Соборная церковь в Печерской Лавре не имеет уже своего первоначального вида. Батыево нашествие и пожар 1718-го года совершенно его преобразили. Возобновлен он последний раз при Петре Великом, что видно из наружных украшений.

София показалась несколько лучше:

Софийский собор, хотя также теперь не в том виде, как был построен в 1037-м великим князем Ярославом, однако же вообще потерпел менее Печерской Лавры.

Совсем депрессивное впечатление произвели на Ермолаева Десятинная и Трехсвятительская (Васильевская) церкви:

Десятинная церковь была бы еще любопытнее, но от нее остался только один вид. Я заключил это по остатку вделанной в стену славянской надписи, которую я, за утратой многих букв и за перемешанностью остальных, никак прочесть не могу; к тому же и почерк самых букв не Владимирова века. Что ж касается до церкви святого Василия, построенной великим князем Владимиром 1-м на том месте, где прежде стоял Перун, то она ныне так перестроена, что от древних ее стен виден только угол; а чтоб и память ее скорее истребить, то переименовали ее во имя Трех Святителей.

Еще решительнее высказался в 1817 году князь Долгоруков:

Лучше видеть в наши дни хороший Казанский собор, с его богатыми притворами на Неве, нежели Десятинную Владимирову церковь близ Днепра, которая ни какой красы уже не сохранила, около которой, между бурьяна и диких зелий, пасутся свиньи.[182]

В эпоху, когда киевская археология еще даже не начиналась, церкви действительно представляют собой практически единственные «древности», доступные созерцанию. Разочарование русских путешественников в их виде можно понять: если Киев — древняя столица России, от его древности интуитивно ожидается схожесть с великорусскими древними городами — Новгородом, Москвой, Владимиром. В Киеве же все главные сооружения перестроены в манере, которую позже назовут «украинским барокко». Стиль этот явно не вяжется с образом «российской» истории и «византийской» Киевской Руси. Это подчас приводило к курьезным умозаключениям. Глаголев, размышляя в 1823 году над тем, на что похож вид киевских церквей, попытается «одревнить» его причудливым образом. Этот архитектурный стиль, как он будет утверждать,

не принадлежит ни к Готическому, ни к Византийскому, а, вероятно, есть подражание вкусу Индийских пагодов, с которыми имеет разительное сходство. Желательно, чтобы археологи точнее определили его происхождение.[183]

Если не разочаровывали церкви, разочаровывал вид современного Киева, от которого почему-то тоже ожидали соответствующей возрастной грации и благородства. Тот же Сбитнев, оставивший вдохновенные строки о своих предчувствиях встречи с Киевом в 1832 году, записал:

При всем том, я должен сознаться, что внутренность Киева разочаровала меня. Множество изб ветхих, полуразваленных, на Печерском, Крещатике и Старом Киеве и толпы жидов слишком безобразят город. Если отнять от него великолепные соборы и монастыри, здания в крепости, присутственные места, гимназии и десятка два частных домов, то Киев сделается ничтожным городом… Мог ли я думать, чтоб этот многолюдный город, посещаемый жителями почти всей России, стоящий на таковой богатой судоходной реке, существующий почти пятнадцать веков, бывший долгое время столицею великих князей, так мало двинулся во внутреннем благоустройстве?[184]

Причиной были все те же привычные киевские беды: татары и поляки:

Причиною медленного шествия Киева к благосостоянию, на которое он имеет полное, заслуженное право, полагаю, частые разрушения от татар, междоусобия князей, а особенно притеснения от Польши,