двинулся к портрету, но в самый неподходящий момент обо что-то споткнулся, упал и вывихнул себе ногу. Убежденность, что в этом деле замешана нечистая сила, стала всеобщей. Полиция отступила. Денадье был предоставлен своей судьбе.

Тогда-то несчастный банкир обратился к Вольфу Мессингу. Префект парижской полиции, который никогда не слыхал о нем, порекомендовал месье банкиру Вольфа Мессинга.

Надо ли повторять, что с детских лет Вольф не верил ни в какие сверхъестественные силы? Тайно ото всех он остался в его комнате и в первый же вечер обнаружил разгадку.

И вовремя!

Несчастный банкир был близок к сумасшествию, при этом он никак не соглашался снять злополучный портрет. Денадье свято хранил память о своей первой жене, несмотря на то, что мог лишиться рассудка или умереть со страху.

В таких условиях Мессинг вступил в борьбу с потусторонними силами, как скоро выяснилось, вполне буржуазного толка. Правда, от этого они не стали более покладистыми и соблюдающими приличия.

В доме было пусто. Денадье сообщил, что жена и дочь уехали в театр. Все способствовало тому, чтобы жуткая тайна воочию проявила себя. Так и случилось – в полночь портрет начал раскачиваться, из-за стены донеслись нелепые стуки.

Они включили свет. Мессингу не надо было тыкать ментальных взором туда-сюда, чтобы догадаться – вилла отнюдь не была пустой. Он спросил, что за стеной. Ответ едва услышал, банкир был на последнем издыхании. Вольф никак не мог допустить, чтобы достойный человек отдал Богу душу, не расплатившись с ним.

Между тем портрет продолжал раскачиваться. Честно сказать, даже при электрическом свете это было довольно зловещее зрелище.

Затем раздался стук. Мессинг приблизился к стене и повторил порядок звуков.

Наступила невыносимая тишина.

Спустя некоторое время нечистая сила вновь взялась за старое. Портрет заходил ходуном, стуки сыпались беспрерывно. Обмякший Денадье, неспособный «пошевелить ни одним членом», бессильно лежал в кресле…

Осторожно, чтобы не оказаться в положении вывихнувшего ногу детектива, Мессинг на цыпочках пробрался к двери и вышел в коридор. Подошел к соседней двери и постучал в нее. Стук сразу прекратился. Это что-то да значило! Очень настойчиво он постучал снова и, сильно нажав плечом, открыл дверь. Сорванная задвижка, звякнув, упала на пол. В комнате на кровати лежала молодая женщина. Она делала вид, что только что проснулась.

– Вы же в театре, мадемуазель, – сказал Вольф. – Как вы очутились здесь?..

Мессинг следил за лихорадочной путаницей ее мыслей. Через несколько мгновений ему стал ясен весь тайный механизм преступления.

Дочь и мачеха, оказывается, давно уже нашли общий язык. Обеих не устраивал тот скромный образ жизни, который вел Денадье и который вынуждены были вести с ним и они обе. Молодые женщины мечтали овладеть миллионами банкира и избрали показавшийся им наиболее легким и безопасным способ: довести старого и больного человека до сумасшествия. Для этого был сконструирован тайный механизм, приводивший в движение висевший в комнате Денадье портрет. Мессинг испытал истинное наслаждение, когда префект в эту же ночь по его телефонному вызову прислал полицейских и обе преступницы были арестованы.

…Этот случай интересен тем, что попавший Мессингу в руки бульварный роман, в котором излагалась эта захватывающая история, закончился в тот самый момент, когда поезд, жалобно вскрикнув и выпустив пар, остановился у перрона Нордбанхофа. Беспокойство не покидало Вольфа – он вновь оказался на земле, приютившей его в трудную минуту и подарившей столько испытаний.

Вольф отложил книжку, вышел из вагона и, не в силах двинуться дальше, некоторое время привыкал к Берлину.

Ночь была на исходе. Шел мелкий дождик. Впереди отчетливо вырисовывался зев подземного перехода. Его никто не встречал, и предчувствие беды резануло с такой внезапной силой, что он едва удержался, чтобы не броситься в вагон. Пусть паровоз унесет его куда угодно – в тупик, в депо, в Париж, к Денадье, к черту на кулички, только подальше от дождя, мокрой платформы Северного вокзала, Фридрихштрассе, Унтер ден Линден, Моабита. Спасаясь от нахлынувшего, Вольф подбросил монету. Загадал: орел – спешит в кассу, берет билет и в компании с какой-нибудь пестрой книженцией, в которой излагается история, сходная с приключениями господина Денадье, отправляется в Варшаву. Решка – с головой ныряет в подземный переход, выныривает на Фридрихштрассе, берет такси и едет в гостиницу, где его поджидают господа Кобак и Вайскруфт, сумевший договориться с Кобаком насчет распределения доходов за выступления Мессинга.

Выпал орел, но Вольф шагнул по направлению к подземному переходу.

Се человек.

Смутное знание предостерегало Мессинга: стоит только спуститься под землю, и он вновь окажется в пространстве, где война перманента, где царствуют «измы», где на человека смотрят как на жирафа, годного для изготовления бифштексов.

Прошлое с такой силой вновь вцепится в него, что никто, даже такой вундерман, как Вольф Мессинг, не смог бы предсказать, чем окончится эта поездка. То ли дело история господина Денадье. Райским уголком показалась Вольфу безыскусная буржуазная правда. Как хорошо, когда много икры, шума, брызг шампанского, ананасов в шампанском – это, должно быть, необычайно вкусно!

На первой ступеньке Мессинг невольно замешкался – сердце дрогнуло. Навстречу ему из тускло освещенного перехода поднимался железнодорожник. Его черная форма настораживала, однако пути назад не было – прошлое одержало верх, и Вольф шагнул в будущее.

В Германии о Мессинге забыли. Никто, включая самых пронырливых журналистов, не заинтересовался визитом медиума, чье имя когда-то гремело на всю Германию. Еще в Варшаве Кобак носился с идеей, что и в Германии Вольф должен позиционировать себя испытанным, обеспечивавшим доход в Польше брендом: «Вольф Мессинг, раввин с Гуры Кальвария, ученый каббалист и ясновидец. Раскрывает прошлое, предсказывает будущее, определяет характер!»

В гостинице он предложил Мессингу ознакомиться с эскизом афиши, с которого на Вольфа глянула жуткая, с крючковатым носом, рожа в чалме. Неуместность такого рода рекламного представления он почувствовал в полдень, повстречав на углу Фридрихштрассе и Унтер ден Линден грузовик, набитый одетыми в коричневые рубашки молодцами. На них были своеобразные кепи с пуговицами над козырьком, ремни портупеи пропущены под правыми погончиками рубашек, на воротниках петлицы в виде ромбов и квадратов. Передний держал знамя со свастикой. Другой, помоложе, стоявший у самого борта, заметив Мессинга, плюнул в его сторону.

Спустя годы готов сознаться – попал.

Пришлось срочно менять афиши – в Германии тридцать первого года евреи, тем более раввины, были не в чести. Дело даже не в молодчиках, а во вполне практическом соображении – каждый купленный билет мог оказаться политической отметиной, свидетельствующей о личных пристрастиях зрителя. Вольфу очень не хотелось подводить своих поклонников.