Разный склад людей, разный характер. А у Милены все еще помноженное на подростковый максимализм.

– Я думала, вы меня понимаете! – Разочарованию девушки не было предела. – Вот в центре мне сочувствуют!

– Я прошла через то же, что и ты. И я знаю, что здесь не нужно сочувствие. – Я глубоко вздохнула и почувствовала знакомую тяжесть в груди. Я решилась сказать то, что сама предпочитала никогда не вспоминать, даже про себя. Что вычеркнула из прошлого. – Я знаю не понаслышке, чем грозит жалость к себе. Думаешь, я не думала так же? Я тоже бежала из дома, тоже стояла на краю карниза. Злилась на судьбу, что родилась в такой семье, что прохожу через это. Только у меня были в то время никому не понятные и не модные панические атаки. Я даже не могла связаться с плохой компанией: везде были пугающие мужчины. Я чувствовала себя беспросветно одинокой. Я пила не пойми что. Перебивалась не пойми чем. Голуби у метро и то ели больше. Я опустилась на самое дно. И всем в целом мире было на меня все равно.

Милена потрясенно молчала, а потом, сглотнув, сказала:

– Это жутко.

– Ничего хорошего. Самое донышко.

– И как… к-к-когда все изменилось?

– Я как сейчас помню этот день. Проливной дождь, а я стою под козырьком. Смотрю, как продажная женщина садится в теплую машину, и думаю: “А ведь я даже так не смогу, потому что у меня начнется паническая атака”.

Милена выпучила на меня глаза и открыла рот. Я повернулась к девушке всем корпусом и продолжила:

– Вот тогда я ужаснулась собственным мыслям. Я целенаправленно себя уничтожала.

– И? Что дальше? Нет же денег. Нет ничего. Где вы спали?

– В подъездах, на вокзалах. Тогда еще так не гоняли. Где придется. Иногда каталась по кольцевой метро, засыпая, а ночью ходила.

– Так как это кончилось? Как вы стали… такой?

– В первую очередь я поняла, что у меня есть дом. Есть право в нем жить. Я разозлилась уже не только на мир, но и на себя. И я вернулась.

– И что? Что сказала мама?

– Ничего, что бы меня порадовало. – Дословно вспоминать было до сих пор больно – до дрожи.

– Но как тогда? Разве панические атаки не усиливались рядом с… ну… с ним?

– Я вызвала полицию. Сразу же. Потом приходили органы опеки. Я с помощью них заняла спальню, родителистали жить в проходной комнате, где раньше обитала я. А потом я дождалась восемнадцатилетия и продала свою часть квартиры. На эти деньги я купила комнату в общежитии, старенький компьютер и вычеркнула родных из жизни.

– А как ты поняла, что хочешь заниматься обучением других?

– Когда поняла, что у всех проблемы. Не только у меня. И они разные. Я не самый несчастный человек на земле. Счастье – оно внутри тебя. Меня двигала вперед сначала злость на мир: я больше не хотела так жить. Хотела отомстить мужчинам, уметь ими управлять. А потом я поняла, что все не так.

– А как?

– Что нет правила – ты родилась в аморальной семье и должна нести этот крест. Поняла, что я могу попробовать сотню профессий. И главное – что не надо жалеть себя, надо желать себе счастья. Всегда.

Подростки не любят нравоучений. Если их идол начинает нудить, они быстро заносят его в список древних динозавров. Девиз подрастающего поколения – только свои шишки, только свои грабли. И даже прекрасно зная все это, я все равно расстроилась, когда увидела стену непонимания в глазах Милены.

“Только свои шишки, только свои грабли”, – повторила я про себя, пока садилась в машину.

Девушка стояла на улице около машины, скрестив руки на груди. Она запуталась. Гормональный шторм, что сейчас атаковал ее организм в силу возраста, делал ее действия спонтанными, а мысли – спутанными.

Я знала, что подростки не могут адекватно оценить перспективу своих действий. У них просто еще не сформировалось все до конца. Пожалуй, единственная категория, с которой сложнее работать, чем с тинэйджерами, так это люди крайне преклонного возраста. У тех напрочь отсутствует мотивация, их очень трудно стимулировать.

“Дай ей время”, – повторила я про себя, заводя машину.

Видела, как дернулась девочка, боясь, что я дам по газам.

Но я не дала, я сидела, открыв какую-то книжку из бардачка и не видя ни строчки. Ждала, пока девушка сядет.

Передняя пассажирская дверь открылась, и Милена с размаху плюхнулась на сиденье. Пристегнулась и посмотрела вперед в полном молчании.

Хорошо. Спокойствие, только спокойствие.

Я достала телефон и написала Ване адрес гостиницы, где мы остановились. И тут в глаза ударил свет фар такси. Задняя дверь открылась, и оттуда выскочил взъерошенный представитель индийских кровей.

– Ваня… – прошептала я удивленно, потому что никогда не видела гуру любви таким взлохмаченным.

Ваня рывком открыл мою дверь и уставился на меня таким взглядом, будто хотел то ли наорать, то ли высказать тысячу претензий одновременно.

– Как ты так быстро? На вертолете, что ли? – пробормотала я.

И тут гуру отношений резко наклонился и обнял меня.