Но больше ничего.

Казалось, его это никак не трогает, но то, как он отреагировал, говорит совершенно об обратном. В конце концов этот мальчик – совсем ребёнок, который лишился детства, который решил участвовать в войне и теперь должен каждый раз подставлять собственную жизнь под угрозу ради всеобщего блага. Собрание продлилось почти до заката, кто-то уходил раньше, имея работу в городе, но большая часть осталась до конца, разойдясь только когда солнце нырнуло за горизонт.

– Анкэль, подожди, пожалуйста, – бармен остановил мальчика, когда таверна почти опустела. – Я сегодня ночью не работаю, поэтому аккуратнее, хорошо?

– Конечно, Бармен, – Анкэль кивнул.

– Хорошо, тогда возьми эти письма, адреса и получатели на вложенных бумагах, – мужчина передал стопку пожелтевших бумаг. – Тут у некоторых метка, проследи, чтобы их сожгли сразу после прочтения, при тебе.

– Хорошо. За цветение ночного цветка

– За свободу, – ответил мужчина. – Удачи.

Анкэль вышел на улицу и накинул капюшон, который тут же попытался сорвать холодный, резкий ветер. Микото всю ночь следовал за мальчиком, смотрел, как он перебегает из места в место, скрываясь от стражи, стучась в дома.

– Сколько ты уже занимаешься подобным? – когда мальчик остановился, чтобы отдышаться, спросил ветерок.

– Три или четыре года. Может, больше, – Анкэль пожал плечами. – Но осталось немного.

Он напоминал осенний лист, который плыл по ветру, не падая на холодную плитку, огибая все препятствия. Но каждый лист однажды упадёт. Будет разорван холодным ветром или окажется без его поддержки – неважно. Каждый осенний лист однажды исчезнет. Микото следовал за мальчиком и дальше. Днём Анкэль играл на площадях, завораживая людей своим голосом, а текстами песен передавая сообщения тем, кто также желал свободы. А ночами – передавал десятки посланий от одного мятежника к другому, прячась от стражей, каждый раз лавируя между жизнью и смертью. Иногда, когда выдавалась свободное мгновенье, он засыпал где-то в тёмном переулке, пытаясь как можно крепче укутаться в плащ.

Его называли бардом.

Безымянным бардом.

Без лица, он лишь был фигурой в восстании. Ключевой фигурой. Но для всех – бездушной, лишь выполняющей свои обязанности. Однажды они вышли к самому барьеру, к безлюдной местности.

– Слушай, – Микото летел над плечом мальчика. – В первую ночь, как мы встретились, ты сказал, что в Камикакуси цветут всего два растения. Одно из них – это гортензии. А второе?

– О, точно, как ты вовремя, пойдём! – Анкэль широко улыбнулся и побежал, позволив соскользнуть с лица плащу.

Ветер развивал его косы, а бег напоминал то, как бежит ребёнок, увидев что-то удивительное и очень красивое. Микото еле поспевал за ним. Он чувствовал, как совсем рядом бушует холодный морозный ветер, и ледяные шипы срывались с неба, разбиваясь совсем рядом с юношескими сапогами.

– Куда мы идём? – ветерок нетерпеливо завис над плечом мальчика.

– Увидишь, недолго осталось. Тем более, совсем недалеко мы впервые встретились.

Микото оглянулся.

Действительно.

Именно здесь сидел мальчик и играл на лире, напевая тихую и прекрасную песню. Но разве тогда он не воспринял его только как метод достижения цели? Почему же сейчас, когда он увидел этого юношу радостным, грустным, в панике и в вдохновении. Он стал воспринимать его совершенно по-другому.

Ветерок вздрогнул.

Он осуждал людей за то, что никто не воспринимает мальчика всерьёз.

А сам?

– Мы пришли, – Анкэль улыбнулся, так по-детски искренне. – Смотри!

Мальчик сделал шаг в сторону, открывая поистине прекрасный вид. Несколько деревьев стояли рядом с друг другом, а на их ветвях виднелись нежно-розовые цветки. Маленькие, их были сотни, их слегка покачивал ветер, но при этом ни один лепесток не сорвался. Анкэль застыл, наблюдая за этой картиной, не отводя взгляд голубых глаз.

– Красиво, не правда ли? – мальчик сел на землю и достал лиру.

Его песня, исполненная под цветом деревьев, была настолько пронзительной и трогающей душу, что элементаль сам не мог пошевельнуться.

– Что это? Почему они цветут?

– Это белая чайная роза. Ветер приносит их семена из-за барьера. Откуда? Я не зна.

Они сидели вместе, Анкэль – опёршись спиной на крепкий ствол дерева. Терпкий, приятный аромат щекотал нос, даря ощущение такого далёкого спокойствия.

– Ты любишь это место? – Микото уместился в руках мальчика, ощущая тепло его пальцев.

– Да, – закрывая глаза и откидывая голову, тихо бросает мальчик.

Кажется, они сидели здесь до самого заката, пока горизонт не окрасился в лиловый, и не стало ещё холоднее, так, что тепло плаща уже не спасало.

– Кстати, а что за странный шифр времени восстания? Почему его все понимают? – наконец-то задал так интересующий его вопрос ветерок.

– Время восстания всегда одно – когда распустятся цветы, – Анкэль улыбнулся и внезапно стал серьёзен. – Вот же, уходим!

На поляну выбежали стражи, но мальчика уже и след простыл. Он несся по аллеям, забегая в город. Всё равно уже закат и можно возвращаться к работе. А Микото следовал за ним, помогая по мере сил.

Так – правильно.

У них общая цель.

И они должны добиться её вместе.

И вместе разделить полученную свободу.

Чтобы этот мальчик всегда мог играть на лире под так ярко цветущими белыми чайными розами. Они бегали по городу почти до самого рассвета и смогли остановиться лишь когда солнечные лучи осветили улицы, сделав невозможным скрытное передвижение. Анкэль вернулся в таверну, переводя дух. Сегодня для него выдалась сложная ночь. Он залпом выпил несколько больших стаканов сока.

– У нас есть ведь несколько часов, верно? – мальчик улыбнулся.

– Ага, – стоящий за стойкой бармен с огненными волосами кивнул. – Спокойного сна.

Анкэль, кажется, даже не дослушал до конца, тут же упав на руки и засопел. Он казался до боли уставшим, и только сейчас Микото заметил, что скулы мальчика стали ещё острее, а тёмно-синие пятна под глазами напоминали ночное небо. Даже духу было трудно смотреть, как Анкэль с хрипами дышит во сне, иногда вздрагивая, будто от кошмара.

Каждый раз.

Будто каждый раз, когда мальчик погружался в сон, он встречал какого-то монстра.

Или вполне реальное существо. Кто же снится ему ночами, что не даёт спокойно расслабиться? Бармен обошёл стойку, укрывая мальчика сверху ещё и своим плащом, с мехом. Микото не мог понять, почему у него болит где-то внутри.

Странно.

Он взлетел к потолку, где в ветхое дерево была закреплена люстра и десятками горящих свечей. Ветерок не чувствовал ни огня, ни его жара, он мог лишь видел, как алые хвосты танцуют в своём вечном танце. Если его потушить – он вспыхнет где-то далеко, но продолжит гореть. Микото