Шрифт:
Закладка:
В последние дни он стал какой-то нервный и раздражительный».
Дальше Надя опять сообщала о различных житейских мелочах.
Едва дочитав письмо до конца, Пешехонов схватил трубку телефона и стал лихорадочно крутить диск.
«Так вот тут какой завязывается узел! — думал он, ожидая ответа с другого конца провода. — Лишь бы успеть! Как бы не опоздать». Наконец он услышал голос Фалина.
— Фалин! Саша! Ты хорошо слышишь меня? — кричит в трубку Пешехонов и замечает, как дрожит его рука с зажатой в ней телефонной трубкой и как ненужно громко кричит он. — Саша! Слушай меня внимательно, — уже тише и спокойнее говорит Пешехонов. — Прибыл домой Эглит или нет? Нет?! Это очень хорошо. А хозяйка Эглита знает, что его ожидают работники милиции? Нет?! Ты уверен в этом? Хорошо! Так вот, немедленно возвращайтесь сюда. Слышишь? Немедленно. Чтобы духу вашего там не было. Ты понял? Повтори. Так, правильно. Приезжай прямо ко мне. — Пешехонов положил трубку на рычаг и, облегченно вздохнув, отвалился на спинку кресла, но тут же вскочил и направился в кабинет прокурора...
— Да! Удачно все сложилось у вас, — выслушав Пешехонова, произнес Виктор Иванович, — еще немного и обрубили бы мы концы. — Прокурор задумался, а потом сказал: — Готовьте постановление о передаче этого дела в КГБ. Я сейчас позвоню генералу Упельнику и поставлю его об этом в известность...
— Ян Эдуардович! — говорил он уже генералу. — Есть интересное дело. Мы с Дмитрием Сергеевичем пришли к заключению, что настала необходимость передать дело в ваш аппарат. Нужны срочные оперативные действия... Нет. Всем занимался сам Дмитрий Сергеевич... Да. Он лично проинформирует, и я думаю, что вы придете к такому же заключению... Хорошо. Он сейчас же будет у вас.
Глава 17
С Яном Эдуардовичем Упельником Пешехонов был знаком с первых дней войны: военный прокурор и начальник отдела смерша 22-й стрелковой дивизии работали в дружном контакте и поддерживали между собой добрые личные отношения...
— Заходи, заходи! — поднялся навстречу Пешехонову Ян Эдуардович. Он крепко пожал протянутую руку и, подведя к стоявшему в углу кабинета столику, усадил Пешехонова в глубокое кожаное кресло, сам сел напротив него.
— Ну как дела? Пишут тебе твои ребята? Или как мои — все ограничиваются поздравительными телеграммами?
Поговорив несколько минут о своих семейных делах, Упельник спросил:
— Какое же дело ускорило нашу встречу?
Пешехонов обстоятельно стал излагать содержание дела Громовой. Внимательно слушая Пешехонова, Упельник время от времени делал какие-то записи в блокноте.
— Значит, оснований у вас для ареста этого Генриха более чем достаточно: пуговица изобличает его в причастности к убийству Громовой, и есть основание подозревать его в отравлении Арвида. Конечно, это все уголовщина. А вот наличие у него радиоаппарата, видимо, передатчика, это уже для нас представляет интерес. Но вы уверены в том, что ваши следственные мероприятия ему не стали известны?
— О том, что следствие интересуется, кому были проданы финские плащи, может, и стало известно Эглиту, но подозрения вызвать у него не могло, так как была создана видимость, что проверяется продажа всех импортных дефицитных товаров.
— Но ведь Генрих неспроста решил сжечь свой импортный плащ. Значит, ему стало известно, что следствие интересуется именно такими плащами.
— Нет, не так, — возразил Пешехонов. — Согласно рассказу мальчика Кости, Генрих сжег этот плащ еще задолго до того, как мы обнаружили пуговицу во рту убитой Громовой. По-видимому, после убийства Громовой Генрих, обнаружив, что у него из кармана пропала ранее оторванная пуговица, решил избавиться и от плаща. Это говорит об особой проницательности и осторожности преступника. Но нужно учитывать, что Костя все же не совсем надежный союзник: мальчик есть мальчик, и не исключено, что он может кому-либо рассказать то, что он рассказал нашему работнику.
— Да, да, — согласился Упельник. — Эту возможность необходимо исключить...
Глава 18
Прошло уже четверо суток со дня отравления Арвида Путны. Все эти дни Эглит провел безвыходно на территории конторы и делал вид, что ему нездоровится: у всех на виду принимал какие-то таблетки, морщился, запивая их водой.
Перед концом работы его вызвал к себе начальник конторы.
— Вам, кажется, нездоровится? — глядя на кислое выражение лица Генриха, спросил он.
— Да! Что-то разладился немножко.
— Ну, это пустяки. От того, что я вам сообщу, сразу полегчает. С первого участка уходит начальник. Он поедет на курсы повышения квалификации. Начальство решило на эту должность назначить вас. Довольно вам быть сезонником. Эта должность постоянная и оклад намного больше.
Постоянная должность раньше не входила в планы Эглита, и он чуть ли не отказался от этого предложения, но тут же спохватился, подумав: «Теперь эта должность мне уже не помешает». Он даже сумел выразить на лице радостное недоумение.
— Но это еще не все. Только что позвонили из города и сообщили, что на нашу контору выделили две путевки для поездки в Москву на Выставку достижений народного хозяйства сроком на двенадцать дней, и предложили послать вас и таксатора второго участка Вейсманиса. Эх! Везет же людям, — с ноткой сожаления добавил он. — Ну ничего, повезет и нашему производству. Вы там особо внимательно осмотрите павильон деревообработки. Это вам в будущем пригодится. Отъезд через три дня вместе с остальными представителями нашей республики.
— Спасибо, — как можно скромнее поблагодарил Эглит, — буду стараться и на новой должности.
— Сейчас вы постарайтесь избавиться от хвори. Завтра вам нужно быть в городе, оформить все документы. Так что сегодня поезжайте домой, готовьтесь к отъезду...
Сойдя с попутной автомашины у своего дома, Эглит несколько удивился тому, что поблизости не видит Костю,