бы искусственно сглаженная площадь чернела, освещённая луной, как бы усыпанная углём.

Урвич наклонился: это был действительно каменный уголь, площадь была вымощена им, и ни кустика, ни травки не пробивалось.

Жуткое впечатление производил вид матовой черноты, и в середине её, как уже знал Урвич заранее, блестело тяжёлым, как на чернилах, блеском тёмное озеро.

Урвич, забравшийся на скалу, думал, что самая неприятная часть пути уже пройдена, миновать озеро ему казалось пустяками. Он смело пошёл к нему широкими, уверенными шагами.

Он был на плоскогорье один, только месяц и звёзды видели его.

Подойдя к озеру, Урвич остановился в сомнении.

Как он ни напрягал зрение, как он ни вглядывался, блестящая, тёмная поверхность озера была совершенно гладкая, и он решительно ничего не мог различить на ней.

Чуть было благоразумное решение вернуться назад не восторжествовало в нём, но зачем бы тогда было выносить тяжесть подъёма на скалу?.. И потом, до сих пор слова Дьедонне оправдывались на деле без малейшего уклонения и ошибки, значит, нужно было ожидать, что и на середине озера Урвич найдёт три могилы.

К тому же француз предупреждал его, что с берега озера нельзя различить каменного выступа с могилами, потому что поверхность его сливается с уровнем воды и отшлифована.

Дьедонне говорил также, что озеро было искусственное, и этому поверить было легко, потому что озеро имело геометрически правильное очертание круга.

Природа не могла создать столь отчётливо правильную форму водовместилища.

Урвич, взяв фонарь, пистолет и ключ в руку и подняв над головой, чтобы не замочить их, вошёл в воду.

Дно под его ногами (он сразу почувствовал это) имело уклон, но настолько постепенный, что не представлялось опасности поскользнуться.

«Странные дела бывают на свете!» — думал Урвич, не без труда передвигая в воде ноги и невольно усмехаясь своему довольно, в сущности, нелепому путешествию.

Вода уже была ему по колено, он всё шёл, не смущаясь, наконец, погрузился по пояс.

Тогда идти стало совсем тяжело, он остановился, чтобы вздохнуть, и оглянулся кругом.

Нужно было иметь большое присутствие духа, чтоб остаться спокойным на месте Урвича.

С того места, где он остановился и оглянулся, вода сливалась с поверхностью нагорной площадки, и впечатление, которое должен был испытать Урвич, было, что будто он стоит по пояс в воде и вокруг него берегов не видно, а только густо чёрная вода и небо над ней.

Урвич знал, что это только впечатление, и всё-таки ему стало как-то очень не по себе.

Он решил, что пойдёт вперёд дальше, не останавливаясь.

Дальше вода дошла ему до горла, и тут двигаться было вольготнее.

Но только Дьедонне сказал ему, что дно начнёт сейчас же повышаться, как только он замочит свой подбородок, а вот уже уровень озера подходит ему под шею… выше… выше… он готов был сделать шаг назад, удерживаемый безотчётным страхом, но как бы махнул рукой — «была не была», шагнул вперёд и с удовольствием ощутил, что дно начинает подыматься.

Всего этого он должен был ожидать, и обо всём он был предупреждён, но — странное дело — всё время испытывал колебание, двигаться вперёд или нет, и должен был усилием воли побеждать в себе это колебание.

Мокрый, с льющейся с него ручьями водой вылез Урвич на каменную середину озера, встряхнулся, но от этого ему не стало лучше; тут он пожалел, хотя и поздно, что не снял платья, прежде чем войти в воду.

Маленький налетавший ветерок обдул его, ему стало холодно, и единственно скорый способ согреться был поскорее найти могилы и спуститься в подземелье, где должно было быть теплее.

XLI

Три плиты трёх могил с их тремя надписями Урвич легко различил при лунном сиянии.

«Всего девять!» — почему-то сосчитал он.

Одна была надпись железная, другая золотая, третья высечена в самом камне.

Буквы были незнакомы Урвичу, и что обозначали они, разобрать он не мог, но в каждой надписи было по двадцать две буквы.

Урвич наклонился над средней плитой с золотой надписью и нашёл на плите отверстие, как бы составляющее точку возле последней буквы.

Он сунул туда, как учил его Дьедонне, ключ и повернул от левой руки к правой.

Потом надавил первую из букв надписи и последнюю.

Плита легко, плавно, без скрипа повернулась и открыла ход со ступеньками вниз.

Урвич поспешил, чтоб укрыться от ветра, который был очень неприятен ему в мокрой одежде, спустился по лестнице и очутился в темноте.

Он зажёг фонарь, присел на ступеньку, снял с себя платье и выжал его насколько возможно сухо.

Отдохнув и оправившись, он продолжал спускаться.

От последней ступеньки длинной, показавшейся бесконечной лестницы начиналась подземная галерея. Здесь было тепло, и воздух вовсе не казался, к удивлению Урвича, спёртым и удушливым.

Продрогши там наверху после импровизированной ванны, Урвич с удовольствием ощущал тепло и, свободно дыша, двинулся в путь по галерее.

Галерея была высечена в скале, и гладкие, ровные стены её и пол были чисты до щегольства: ни паутины, ни мха, ни даже пыли не было заметно.

Урвич шёл и не спугнул ни одного гада: очевидно, в цельных стенах не было трещин, и ни ящерица, ни мышь не могли пробраться сюда.

Фонарь красным светом освещал круглый свод, терявшийся впереди и сзади в далёкой темноте.

Мало-помалу свод стал понижаться; скоро, чтобы двигаться вперёд, Урвичу нужно было наклонить голову, потом совсем согнуться, потом ползти на коленях, на четвереньках и, наконец, совсем лечь на живот.

Галерея превратилась в узкую трубу, в которой с трудом можно было протискиваться вперёд.

Урвич, переставляя перед собою фонарь, постарался разглядеть при его свете, что было впереди. Казалось, что впереди труба суживалась и сходила на нет.

И вдруг Урвичу пришло в голову: а что, как он завлечён в ловушку и что эта могила, где не было покойника, станет могилой ему?

Положим, до сих пор сбывалось как по писаному всё, что говорил Дьедонне, и не было основания думать, что именно подземный ход будет устроен не так, как он предупреждал.

Урвич миновал благополучно скалу и озеро, то есть воздух и воду, отчего же в земле будет угрожать ему опасность?

А что, как скала и озеро соответствовали рассказу француза только для того, чтобы лучше скрыть обман и вовлечь его?

Урвич задумался, не зная, на что ему решиться: продолжать ли ползти вперёд, или идти назад?

Но там сзади, может быть, повернулась и захлопнулась каменная плита, с тем чтобы похоронить его тут