Дарико послѣ болѣзни какъ будто переродилась. Она стала холодная, безчувственная, даже Васо больше не занималъ ее. Цѣлыми днями она или сидѣла на тахтѣ, устремивъ неподвижный взорь куда нибудь въ уголъ, въ одну точку, или вяло, безучастно исполняла свои домашнія работы.

Михако ни разу не видѣлъ оживленія на ея лицѣ, ни одной улыбки, ни одного ласковаго сердечнаго слова.

— Какъ мертвая, — думалъ Михако.

И злоба кипѣла въ его груди. Онъ чутьемъ догадывался, кто вынулъ жизнь изъ его Дарико.

— Все онъ? Онъ — разбойникъ, обидчикъ…

И онъ всегда стоялъ передъ глазами Михако. Гдѣ бы онъ ни былъ, что бы не дѣлалъ, а ненавистный образъ всегда сопутствовалъ ему и… напрашивался на месть.

И моментъ мести насталъ. Нико травили какъ звѣря, на него устраивали облавы. Но Михако зналъ, что безъ него имъ не поймать разбойника, которому сочувствуетъ все населеніе. Всѣ знали мѣста его ночлеговъ, многіе даже доставляли ему провизію, но никто ни словомъ не обмолвился объ этомъ.

— Я скажу, я помогу взять его, — давно уже рѣшилъ Михако.

И вотъ онъ у начальника казаковъ.

— Я могу указать вамъ, гдѣ сегодня ночуетъ Нико съ своими товарищами.

— Какъ ты это знаешь?

— Всѣ знаютъ, только не говорятъ.

— А ты почему же не дѣлаешь, какъ всѣ?

— Нико мой врагъ.

Офицеръ презрительно улыбнулся и холодно сказалъ.

— Хорошо, веди.

Въ глубинѣ души онъ презиралъ предателя, но отказаться отъ его услугъ онъ не имѣлъ права. Долгъ велѣлъ ему преслѣдовать разбойника, и онъ преслѣдовалъ, хотя и самъ вмѣстѣ со всѣми съ уваженіемъ относился къ его беззавѣтной храбрости и неустрашимости.

Такое ужъ было тогда время, что храбрость цѣнилась выше всего и оправдывала все. «Онъ храбръ!» было синонимомъ: «онъ достоинъ уваженія».

Даже и тотъ генералъ, который послалъ офицера ловить Нико, со вздохомъ сожалѣнія говорилъ:

— Жаль, а дѣлать нечего — придется изловить молодца. Очень ужъ одолѣваютъ жалобами. Пожалуй и до Петербурга дойдетъ…

И вотъ его ловили.

Казаки длинной вереницей беззвучно двигались по ущелью. Ночь и тѣнь отъ горы совершенно закрывали ихъ отъ посторонняго взгляда. Они обходили становище Нико, занимали всѣ выходы и проходы. Михако руководилъ ими, онъ указывалъ тропинки и ущелья, по которымъ Нико можетъ скрыться.

— Все? — тихо спросилъ офицеръ.

— Все, теперь не уйдетъ, — сверкнулъ глазами Михако. — Можно начинать.

Двадцать человѣкъ во главѣ съ офицеромъ и съ Михако впереди двинулись по тропинкѣ вверхъ.

Отрядъ двигался минутъ пять, цѣпляясь за кусты и камни.

— Ложись! — вдругъ скомандовалъ офицеръ. Онъ услышалъ подозрительный звукъ.

Но вмѣстѣ съ его командой раздался выстрѣлъ, и Михако зашатался и упалъ лицомъ въ кизиловый кустъ.

— Предателю первая пуля, — процѣдилъ сквозь зубы офицеръ и всталъ за скалу. Казаки легли за камни.

Выше скалы надъ отрядомъ слышался чуть уловимый шорохъ. Разбойники искали выхода.

— Прорвутся или нѣтъ? — думалъ офицеръ.

На востокѣ заалѣла заря. Стало свѣтлѣе, очертанія кустовъ и скалъ яснѣе выдѣлялись на общемъ темномъ фонѣ.

Вотъ опять выстрѣлъ. На этотъ разъ въ противоположной сторонѣ, за становищемъ разбойниковъ… Еще и еще выстрѣлъ.

— Впередъ! — скомандывалъ офицеръ.

Казаки вскочили и бросились вверхъ, на площадку, занятую разбойниками.

Ихъ встрѣтилъ залпъ. Они отвѣтили трескомъ ружейнаго огня и бросились съ шашками на голо. Разбойники прислонились спинами къ скалѣ и встрѣтили казаковъ шашками, прикладами, кинжалами.

Бѣлая черкеска Нико выдѣлялась на темномъ фонѣ скалы. Онъ немного отодвинулся отъ скалы и съ изумительной быстротой махалъ своей шашкой, описывая неуловимые круги.

— Сдайтесь! — крикнулъ офицеръ.

— Впередъ. Послѣдній разъ! — отвѣтилъ Нико. — И бросился въ самую середину казаковъ.

А къ казакамъ изъ цѣпи подоспѣвали новыя силы; разбойниковъ окружили со всѣхъ сторонъ, ихъ стѣснили, смяли, подавили………….

Часовъ въ девять утра казаки вступили въ родную деревню Нико. Они несли двухъ раненыхъ. Одинъ едва дышалъ, онъ былъ весь изрубленъ — это былъ самъ Нико. У другого была пулевая рана въ груди, но онъ торжествующе смотрѣлъ кругомъ. Вся его фигура говорила, что онъ чувствуетъ полное удовлетвореніе… Это былъ Михако.

Улица деревни была пуста. Народъ не хотѣлъ видѣть гибель своего героя.

Но вотъ вдали показалась женская фигура, она быстро приближалась къ отряду.

— Твоя жена идетъ, Михако! — сказалъ одинъ ко-закъ.

Это, дѣйствительно, была Дарико. Она лихорадочно торопливой походкой приближалась къ носилкамъ, на которыхъ лежалъ мужъ.

— Это ты указалъ становище Нико? — съ дрожью въ голосѣ спросила она, подходя къ Михако.

— Я…

— Такъ умри же, собака, предатель!

Въ рукахъ ея блеснулъ кинжалъ, и не успѣли казаки пошевелиться какъ рука опустилась, и кинжалъ погрузился въ тѣло Михако.

Онъ вздрогнулъ, потянулся и… закрылъ глаза.

Но Дарико ужъ не видѣла этого. Она бросилась къ другимъ носилкамъ, туда гдѣ лежалъ Нико.

— Нико! Мой дорогой! — истерически выкрикнула она. — Вотъ, смотри! твоя Дарико не хочетъ жить безъ тебя…

— Держите ее! — крикнулъ офицеръ.

Но она однимъ прыжкомъ отскочила въ сторону… И въ слѣдующій моментъ тотъ же кинжалъ прекратилъ и ея собственную жизнь……….

Старикъ Сандро смолкъ и понуро опустилъ голову.

— А Нико? — спросилъ я его.

— Нико умеръ къ вечеру этого дня.

Мы входили въ грузинскую деревню. У крайней сакли сидѣла молоденькая дѣвушка, почти дѣвочка, и тоненькимъ еще не установившимся голоскомъ пѣла:

Нико, Нико, разбойнико—

Чэмъ и черимэ…

ГЛАВА XII

Вотъ этотъ то эпическій Нико, существованіе котораго преданіе относитъ къ первымъ десятилѣтіямъ послѣ присоединенія Грузіи къ Россіи, какъ оказывается, выступаетъ въ качествѣ идеальнаго образца для современнаго экспропріатора — утописта.

Уже это одно создаетъ значительную разницу между закавказскимъ экспропріаторомъ и утопистомъ-профессіональнымъ воромъ центра Россіи.

Въ то время какъ первый строитъ свою утопію на почвѣ героизма и увлекающей массы смѣлости, второй опирается на чисто профессіональную выучку.

Въ зависимости отъ этого у перваго получается прекрасный, можетъ быть, но чисто воздушный замокъ, тогда какъ у второго выводится некрасивое, но вполнѣ годное, хотя бы для временнаго жилья, зданіе.

Если вѣрить Андрею Ивановичу, то тутъ мы имѣемъ организаціи во многихъ городахъ и, кромѣ того, массу профессіональныхъ воровъ, благодаря своей отчужденности, прочно настроенныхъ въ пользу анархизма.

Тогда какъ тамъ въ результатѣ получается только удивленіе обывательскихъ массъ предъ безумно смѣлыми экспропріаціями.

Смѣлость тутъ дѣйствительно доходитъ до героизма.

Такъ, спустя дня три послѣ описаннаго вечера губернаторши экспропріировано было 37 т. франковъ во дворѣ таможни.

Мѣшки съ деньгами несли съ парохода чиновники таможни въ сопровожденіи стражи, всего 5 человѣкъ. Это было въ 11 часовъ дня, когда портъ живетъ полной жизнью. Народъ и стража