Севара повернулась к Олене, начавшей собирать вокруг себя цветы и опавшие веточки, видимо, для будущего венка. Лицо её было задумчивым и сосредоточенным, чем-то похожим на лицо Интиславы, когда та решала примеры на деление. Сестра так же хмурилась и кусала щёку, тяжко вздыхая, если что-то не получалось. Воспоминание заставило Севару захихикать и Оленя удивлённо оглянулась. Пришлось оправдаться:

— Ты напомнила мне мою младшую сестру.

— У вас есть младшая сестра? — с восторгом спросила Оленя, оставляя своё занятие.

Севара вдруг поняла, что никогда не рассказывала ей о себе и о семье.

— Да, у меня два брата — младший и старший, а ещё сестра. Она родилась чуть больше, чем через год после меня, но уже выскочила замуж, представляешь? Я по ней ужасно скучаю. А у тебя, есть сёстры или братья?

Оленя покачала головой, опуская взгляд и снова принимаясь ощипывать траву вокруг.

— Я сирота. Мама от миазмы умерла, папу гора съела… Ну то есть, на шахте обвал был, он погиб там. Меня тётка взяла на попечение. Она говорила, что рыжие приносят несчастья, поэтому я и сирота.

— Что за бред? — Севара яростно сжала кулаки.

— Такая вот она. Маму мою терпеть не могла, говорила, что она моего папу приворожила, потому что была ведьмой. И преступницей, оттого что в реестр не вписалась.

— А твоя мама действительно ворожила?

— Не знаю, — вздохнула Оленя, — я такого не помню. Но мне зим пять было, когда она умерла.

— А как же ты на постоялый двор попала?

— От тётки сбежала. Ну… Её муж, он… — Оленя поджала губы, отвернулась, будто бы отыскивая что-то, но ясно было, что взгляд она прячет.

— Он что-то сделал с тобой? — Сердце Севары пропустило удар, когда она вдруг подумала о таком. С подобным она не сталкивалась, только слышала как-то слухи и от бабушки, как предостережение. Тем не менее представлять было страшно.

— Нет. Я в ту же ночь убежала. Хорошо, что лето было, а то бы замёрзла насмерть…

Севара подсела ближе, бережно приобнимая Оленю одной рукой.

— На постоялый двор я так, прибилась. Им нужна была девчонка на побегушках, вот я и попросилась помогать. Потом вот даже горничной стала работать, а не только полы драить и посуду.

— А что тётка?

— Ничего. Ругалась со мной, но мы уговорились, что я ей часть жалования отдавать буду за… свою неблагодарность…

— Что? Ты ей ещё и платишь? — возмутилась Севара. — Это ей нужно тебе выплаты делать! Вот ещё! Что за негодяйка! Сиктир!

— Да ничего… Я зато могу с ней не здороваться даже.

— Ты и не должна. И жалование прекрати отдавать. Посмотрим, как она ко мне заявится! Сиктир! Да я её в зашей выгоню! И засужу ещё! Гадюку такую! Ты поняла? Не отдавай ей ничего. Будет возмущаться, пусть ко мне идёт, я ей покажу!

— Х-хорошо, — Оленя смущённо улыбнулась, сдерживая слёзы, — поняла. А… Что за слово вы постоянно говорите? Ну «сиктир»?

— Только никому не говори, — Севара усмехнулась, — это бранное слово на бирликском. Очень плохое.

Обе захихикали, оставляя позади неприятности.

Оленя успела набрать кучу разных цветочков, травинок и веточек. Неспешно и терпеливо она принялась обучать Севару плетению венка, иногда помогая и удерживая очередной бутончик от позорного падения. За таким занятием они успели немного просохнуть, по крайней мере, теперь с них не капало.

— Всё! Можно пускать по реке! — Оленя подскочила.

Севара взглянула на её пышный, яркий венок, а затем на свой… он напоминал ощипанную курицу или драного кота. А когда наконец опустился воду, то едва не пошёл на дно, однако удержался, но стал ещё более неприглядным на вид.

— Сочувствую, тому, кто увидит, как мой «венок» проплывает мимо, — фыркнула Севара. — Его мар хватит от такого зрелища.

— И ничего такого, очень милый вышел, особенно для того, кто впервые делал.

— Не успокаивай меня, Оленя. Мы просто выяснили, что венки плести я не умею, зато способна решить уравнение. Тоже ничего, да?

Они снова захихикали и вернулись к одежде, кое-как натягивая её. Неприятно холодная и сырая, она всё так же липла к телу. Мокрые волосы висели за спиной тяжёлыми жгутами. Севара постаралась исправить положение шляпкой, но уверена была, что такое решение мало чем помогло.

Вдруг послышалось лошадиное ржание, Оленя наклонилась, чтобы заглянуть за спину Севары и улыбнулась, махнув рукой:

— Здравствуй, Нежд! Ты Корюшку купаешь?

— Да вот, ищу место. Дед Ежа сказал здесь где-то тёплое есть.

— Правильно! Тут оно.

Севара оборачиваться не хотела, но всё же, постаралась придать себе серьёзный вид, хоть и несоответствующий её непотребному виду, и оглянулась. Неждан придерживал кобылу за уздцы, ведя её вдоль берега. Штаны его были закатаны до коленей, но внизу потемнели от воды. Однако кое-что заставило Севару поперхнуться воздухом. В руке Неждан сжимал очень знакомый венок. Венок, который она с трудом сплела всего несколько промежей назад. Венок, который был похож теперь на не просто ощипанную курицу, а на мокрую ощипанную курицу. Венок Севары!

— Так суженого находят, — прошептала Оленя ехидно.

— Сплюнь!

Оленя расхохоталась и побежала вверх, к поместью, не дожидаясь хозяйки. Севара же осталась наедине со смущающей ситуацией и её причиной. Знал ли Неждан о традиции? Наверняка! И сделал так назло! Охлёстыш!

— Ваш, я так понимаю? Другой был покрасивее, но мне стало жаль оборваныша…

— Оборваныша? — прошипела Севара. — Ты ни мара не понимаешь! Венок весьма милый вышел! И не тебе его судить!

— Разумеется, госпожа моя, не злитесь, — Неждан расплылся в улыбке. — Первый раз всегда такой… неуклюжий…

— Неуклюжий?

— Молю вас, я ведь не имею ввиду ничего плохого.

— Тогда не оскорбляй мой венок!

— Простите, — Неждан явно едва сдерживал смех, — больше так не буду. Венок потрясающий, оставлю его и засушу на память. Долгими зимними вечерами он будет согревать моё серд…

Севара не выдержала таких издевательств над собой и венком, потому прервала речь ударом шляпки по его плечу. Боли никакой не причинит, ведь для таких целей шляпка слишком лёгкая, но зато получит моральное удовлетворение.

— А вы сегодня бодрая! Я бы сказал боевая! — Неждан спрятался за лошадью, флегматично жующей траву. — Вам идёт. Эдакая воительница. И в мятой влажной одежде, со сверкающим яростью глазами и розовеющими щеками вы особенно обворожительны. — Он выглянул, чтобы отвесить поклон.

— Умолкни! Охлёстышь! — Севара бросила новенькую шляпку. Та, стукнулась о круп кобылы, которая только мотнула хвостом.

Неждан расхохотался. Понимая, что ничего тут уже не поделаешь, а из жалования за подобное вычитать глупо, Севара гордо развернулась и зашагала прочь. Уши у неё