Шрифт:
Закладка:
– Вы хоть что-то помните? – спрашиваю уставшую от расспросов девушку. Зовут ее Инна Савченко.
– Я уже говорила, что нет. Помню, что услышала рев мотора. Еще удивилась, что в нашу глушь кто-то пожаловал. – Инна вымученно трет переносицу. – Я здесь после смерти мамы поселилась. Хотела ремонт сделать, двери и окна заменить. Не знаю… Меня спрашивали насчет изнасилования, а я ничего не помню… – девушка заламывает руки.
– Не было. Это точно. Во всяком случае судебный медик не нашел ничего такого… – Качает головой Бурьянов. – Думаю, преступника спугнули. Он слишком быстро уехал. Значит, мы должны найти того, кто его спугнул.
В комнате повисает душное тоскливое молчание. Девушка устало опускает голову на столешницу, криминалисты косятся на нас с Бурьяновым, ожидая команды расходиться.
– Отдыхайте, Инна. – Бурьянов поднимается с места и почесывает затылок. – Ребята, по машинам. Мы вызовем вас в управление, если будет необходимость. По любым вопросам звоните мне… – он кладет на стол визитку. Инна равнодушно прячет ее в карман.
Встаю и я, намереваясь ехать прямиком к Малееву. А завтра поеду к начальнику следственного комитета с официальным ходатайством о сохранении материалов расследования в тайне.
– Номера засекли, товарищ лейтенант. – Из глубины домика появляется молоденький светловолосый стажер. Он машет над головой листом бумаги. – Результат вашего запроса только что пришел на почту. Я уже ноутбук отключать собрался и…
– Грецкий, не томи! – Бурьянов выхватывает листок из рук стажера. – Давайте выйдем на улицу? – кинув на потерпевшую взгляд, тихонько говорит Бурьянов. – Гляньте, товарищ майор. Камера на въезде в дачный кооператив неисправна, но… На противоположной стороне улицы есть частная аптека, оборудованная камерами наружного наблюдения. Вот там наш голубчик и засветился. – Лейтенант подставляет лист под луч уличного фонаря.
– Это он, Бурьянов? Он наверняка знал о выключенных камерах, потому что он… все планирует.
– Нет, Константин Андреевич. Или мы бараны или… «Копейка» черного цвета, 1976 года выпуска, обнаружена на въезде в дачный поселок в 10.03. Владелец машины – Иваницкая Зинаида Александровна, 1947 года рождения. Такие вот дела, товарищ майор…
– Это ничего не значит, Бурьянов. Мало ли на кого записана ЕГО машина? Заканчивай все здесь и поехали к дому Малеева…
– Номер машины из гаража Малеева не совпадает с номером машины Иваницкой. Это не он, товарищ майор.
Глава 36
Духин.
«Это не он, товарищ майор… Не он…». В голове шумит голос Бурьянова, а мысли походят на обезумевший рой пчел. Это он. Я чувствую это. Как и любовь к Весне… Так же ясно. И моя уверенность зиждется на какой-то больной интуиции, когда доказательства не нужны.
– Что делать будем, товарищ майор? – ночной ветер теребит волосы Бурьянова. Луна светит ослепительно. Так, что и не нужен уличный фонарь.
– Мне нужен «зеленый свет» от комитета. Нельзя, чтобы они мешали… – со стороны больше напоминаю себе маньяка. – В розыск подавать машину нельзя. Ехать к Иваницкой в открытую тоже нельзя. Она знает того, кто ездит на этой машине. Внук, сын, зять… И сразу же предупредит его. Надо по-другому. – Смотрю на Бурьянова, ища в его взгляде понимание.
– Поехали, Константин Андреевич. Прокатимся до Малеева. Мало ли… А потом заедем к Иваницкой. Можно запросить данные о ее близких родственниках, распечатку телефонных звонков, место работы и…
– Так и сделаем. Садитесь, Бурьянов. По дороге поручите своим парням пробить Иваницкую. Можно пока не светить этой информацией?
– Так точно, – вздыхает он.
Мы едем в абсолютном молчании. Тихонько играет радио, за окном свистит ветер, чернильное небо разрезает надвое вспышка молнии. Скоро гроза. Воздух наполняется влагой. Становится таким душным, что его можно есть ложками.
Приоткрываю окно и жадно вдыхаю. Возвращаю бодрость и трезвый ум. Хочу вернуть себе покой… Или не хочу. Странно, что я чувствую себя живым, когда очищаю мир от таких, как «ландыш».
– Товарищ майор, выключите фары. Поедем с габаритами, – тихонько командует Бурьянов. Прищуривается, стараясь что-то разглядеть в темноте. И говорит так тихо, словно преступник может нас услышать.
– Есть, Бурьянов, – отвечаю улыбнувшись. Когда еще у лейтенанта появится шанс покомандовать майором?
– Да ладно вам, Константин Андреевич. Вместе пойдем? Или мне посидеть в машине?
– Посиди. Я сам.
Из окон дома Малеева льется приглушенный свет. Глубокая ночь, а он не спит… Странно и до черта опасно соваться к нему без приглашения. Но я не гость, а он не гостеприимный хозяин… Он подозреваемый, пусть и не знает об этом. Включать фонарик и мелькать лучом по стенам гаража неосмотрительно и глупо – Малеев заметит неладное и выпустит в меня пулю из табельного оружия. И, кстати, будет прав по закону. Надо его отвлечь… Сделать так, чтобы он вышел из дома, заслышав шорохи с задней стороны участка.
– Бурьянов, мне нужна помощь. Малеева необходимо выманить в огород. Делай, что хочешь и… – шиплю в динамик телефона, спрятавшись за старым колодцем.
– Сейчас, товарищ майор. Могу сыграть алкаша. Но надолго меня не хватит.
– И не надо надолго. Дерзай, лейтенант.
Не знаю, где учился Бурьянов, но роль пьяницы удается ему блестяще. Он что-то буровит, шатает забор Ивана, свистит и зовет какую-то Свету… Бьет ногами по задней калитке до тех пор, пока Малеев не выходит. Двор озаряется светом, а его тяжелые шаги эхом отражаются от каменных стен.
– Вали отсюда, пьянь! – отчетливо слышу хриплый голос Ивана. Не медлю ни минуты – включаю фонарик и лезу в гараж через широкую щель между досками. Машина стоит на том же месте. Запаха бензина нет и… Возле пассажирской двери тоскливо лежит аккумулятор, капот открыт. Похоже, Бурьянов был прав: водитель на «копейке» не Малеев… Его машина не выезжала сегодня, вчера и третьего дня… Она сломана, неисправна, а он ни в чем не виноват… И я сломан глупыми подозрениями и странной ревностью, вызванными его ночным визитом к Весне. Что он от нее хотел?
– Никакой Светы здесь нет. Пошел вон, говорю! Не то стрелять буду, мало не покажется.
– Все, командир, ухожу, – Бурьянов завершает свое феерическое представление.
Когда лейтенант возвращается к машине, я уже сижу внутри. Крепко сжимаю руль и сверлю взглядом качающееся на ветру дерево. С трудом борюсь с поглотившим меня отчаянием. Я облажался.