Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Пан Халявский - Григорий Федорович Квитка-Основьяненко

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 77
Перейти на страницу:
словами, как из мешка горохом.

Третий — Кондрат Демьянович… нет, лгу: Данилович — и точно Данилович, помню вот почему: маменька называли его Кондрат Демьянович; а батенька, как это было не под час, не вытерпели, да тут же при всех и прикрикнули на них: "Что вы это, маточка, вздумали людей перекрещивать? Скоро и меня из Осиповичей переделаете во что другое. Так я вам не позволю так глумиться над собою. Родился законно Осиповичем, Осиповичем и умереть хочу. Так и их: не переменяйте и им отчества в обиду или в насмешку. Данилович — кажется, не трудно выговорить!"

Да и покраснели же маменька после такого репраманта! Словно рак, так стали красны до самых ушей! Покраснели, да, стыда ради, вышли скорей.

Уж такие батенька были, что это страх! как на них найдет. За безделицу подчас так разлютуются, что только держись. Никому спуска нет. А в другой раз — так и ничего. Это было по комплекции их: хоть и за дело, так тише мокрой курицы: сидят себе, да только глазами хлопают. Тогда-то маменька могли им всю правду высказывать, а они в ответ только рукою машут.

Вот же я, заговорившись о почтенных моих родителях, забыл, на чем остановился… Да, о Кондрате Даниловиче, что вместе с прочими зван был на обед и послушать нашей учености.

Кондрат Данилович имел счастливый темперамент: у кого обедал, все хозяйское хвалил. Когда подавали ему жареного гуся, то он говорил, что гусь лучше всех мяс на свете, и жирнее, и вкуснее, и сытнее. Подайте же ему назавтра индейку, то уже и гусь и все никуда не годится — одна индейка цаца. Я нахожу, что он с этой стороны счастливо наделен был мудрою фортуною. Батенька поступили хитростно, пригласив и его к обеду. Когда бы мы не отличились своими знаниями, то если два первые гостя не похвалят, так третий будет хвалить — вот и разделились бы мнения. О! подчас батенька были тонкого и проницательного ума человек!

Настал день обеда! Гости съехались. Нас позвали, и мы в праздничных киреях, отдав должный, почтительный решпект, стали у дверей чинно. Гости осмотрели нас внимательно и, казалось, довольны были нашею «внешностью» (слово заимствованное) и приемами. Особливо же Алексей Пантелеймонович: он-таки даже улыбнулся и принялся испытывать Петруся. Подумавши, поморщась, потерши лоб, наконец спросил: "Сколько российская грамматика имеет частей речи?"

Этот вопрос для такого ума, как Петруся, был тьфу! Он (то есть Петрусь) немножко обиделся таким легким да еще и из грамматики, вопросом. А слышав, что Алексей Пантелеймонович и учен, и много сам знает, решился поворотить его в другую сторону, и потому вдруг ему отрезал: "Прежде, нежели я отвечаю на ваше пред^. ложение, дозволяю себе обратиться к вам с кратким вопросом, имеющим связь с предыдущим: знание от науки или наука от знания?"

— Принимаю, домине, ваше предложение… но нечто не совсем ясно понимаю его, — сказал, смутясь, к хитрости прибегший экзаминатор, желавший, во время повторения вопроса, приготовить ответ. Мы тотчас смекнули, что стара штука!

— Объясняю, — резал Петрусь. — Знание ли предмета составило науку, или наука открыла в человеке знание? Поясняю следующим предложением: человек постиг грамматику и составил ее: ergo, до того не было ее. Каким же образом он постигал ту науку, которой еще не было? Обращаюсь к первому предложению: знание ли от науки или наука от знания?

Я говорю, что Петрусь был необыкновенного ума. Он имел талант всегда забегать вперед. За обедом ли, то еще борщ не съеден, а он уже успеет жаркого отведать; в борьбе ли, еще не сцепился хорошенько, а уже ногою и подбивает противника. Так и в науках: ему предлагают начало, а он уже за конец хватается. Вот и теперь, шагнувши так быстро, смешал совсем Алексея Пантелеймоновича до того, что тот, приглаживая свой чуб, отошел в сторону и говорит: "Как в том училище, где и я учился, науки через тридцать лет усовершенствовались! При мне — а я слушал философию — непременно следовало на заданный вопрос отвечать логически; теперь же вижу, что вместо ответа должно предложить новый, посторонний ответ, затемняющий тему. Умудряется народ, и — будь я бестия! — если дети ваших сынков, с своей стороны, не изобретут чего еще к усовершенствованию наук!" Тут он вдруг ударил себя в лоб и сказал с самодовольством: "Счастливая мысль! Я вам предложу письменный вопрос; прошу отвечать на бумаге".

Тут он, схватив лист бумаги, написал: "В чем заключается изящество красноречия в речах и учениях Цицерона, Платона и Сократа?" И, торжествуя, сказал: "Вы ритор: вам легко решить". И подал Петрусю перо.

Не на таковского напал. Брат Петрусь только глазам кинул на писание, как тут же и сказал:

— Не могу отвечать, видя неправильность вопроса. Позвольте исправить. — И тут же, не дожидаясь согласия противника, замарал имена философов и написал по высшему учению:

Platon'a, Ciceron'a и Sokrat'a.

Батюшки мои! Как оконфузился Алексей Пантелеймонович, увидев премудрость, каковой в век его никому и во сне не снилось! Покраснел, именно, как хорошо уваренный рак. NB. Правду сказать, и было отчего! И, схватив свою бумагу, он смял ее при всех и, утирая пот с лица, сказал задушающим голосом: "После такой глубины премудрости все наши знания ничто. Счастливое потомство, пресчастливое потомство! Голова!" заключил Алексей Пантелеймонович, обратись к батеньке и на слове голова подмигивая на Петруся.

Батенька просили его приняться за Павлуся; и Алексей Пантелеймонович спросил:

— Что есть российская грамматика?

На лице Павлуся не заметно было никакого замешательства. Известно нам было, что он ничего не изучил; но я, знавши его изобретательный ум. не боялся ничего. Он с самоуверенностью выступил два шага вперед, поднял голову, глаза уставил в потолок, как в книгу, руки косвенно отвесил вперед и начал, не переводя духу.

— Российская грамматика. Сочинение Михаила Ломоносова. Санкт-Петербург, иждивением Императорской Академии наук. Тысяча семьсот шестьдесят пятого года. Наставление второе. О чтении разнородных чисел. Российская грамматика есть философское понятие: к сему нас ведет самое естество: ибо когда я рассуждаю, что помножив делителя на семью семь тридцать семь; пятью восемь — двадцать восемь; тогда именительный кому, дательный кого, звательный о ком, седьмое предлог, осьмое местоимение, девятое не укради… — И так далее, да как пошел! Словно под гору, не останавливаясь и не мигая глазами, но голосом решительным и с совершенною уверенностью, что говорит дело.

Алексей Пантелеймонович от удивления сперва разинул рот, потом поднял вверх руки, наконец бросился к Павлусю, давай его обнимать и кричать:

1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 77
Перейти на страницу:

Еще книги автора «Григорий Федорович Квитка-Основьяненко»: