вариант, что этот Анджело не доехал до дома главы клана, а прикарманил «паккард» себе, но выглядело это слишком фантастично. В любом случае приехала бы вторая партия людей Бонанно, чтобы узнать, что случилось с первыми рэкетирами. Но раз никого нет, значит, взяли время на раздумье.

На второй день я отсыпался прямо в кабинете Вержбовского-младшего, устроившись на обтянутом кожей диванчике. Револьвер на всякий случай держал под рукой, а Андрея предупредил, чтобы в случае любой подозрительной движухи меня немедленно разбудил.

Но вновь обошлось без мафиозных наездов. А на третий день появился Виктор Аскольдович и первым делом поинтересовался, как всё прошло. Мол, от сына он многое знает, но лучше услышать из первых уст. Пришлось и его успокаивать, надеясь в душе, что к началу боевых действий, если таковые всё же случатся, мы успеем сколотить полноценную боевую группу. И этот вопрос мы с Вержбовским принялись решать, не откладывая в долгий ящик.

В Нью-Джерси, в казацкую станицу, отправились на личном «форде» бывшего подполковника. В это время Нью-Джерси был далёк от того района, который был мне знаком по экскурсии будущего. Впрочем, он уже активно застраивался одноэтажными особнячками, и казачье поселение под названием станица Наумовская стояло всего в паре сотен метров от крайнего коттеджа. Ещё год — и город поглотит деревушку, смыкаясь с побережьем Атлантического океана.

— Над названием они долго не думали, — по пути сказал мне Вержбовский. — У половины казаков корни из донской станицы Наумовская, так и назвали. Кстати, потому и фамилия у атамана похожая.

Я с интересом разглядывал из окна автомобиля проплывающий мимо пейзаж. Асфальта здесь уже не было, мы пылили по просёлочной дороге, словно в самой настоящей русской глубинке. Дома с выбеленными стенами были обнесены плетёными изгородями, обвешанными сохнувшими кринками. По улице бегала мелюзга, прошла парочка баб, разодетых словно героини «Тихого Дона». Старик с бородой до пояса сидел на лавке у изгороди, положив сухие ладони на навершие суковатой палки и подслеповато вглядываясь в проезжающую мимо машину, из-под колёс которой порскнули в разные стороны плескавшиеся в луже гуси. Встретился нам и верховой — статный усач лет двадцати пяти в лихо сдвинутой набекрень фуражке, из-под которой торчал курчавый чуб. Он с гиканьем пронёсся мимо, нахлёстывая лошадь нагайкой.

— Фёдор, старший сын атамана, — прокомментировал Виктор Аскольдович. — На американский манер — Фредди, но они тут не приемлют все эти заокеанские нововведения, стараются жить по старинке. И власти их особо не трогают, даже землю выделили. А вот и дом атамана.

Мы остановились у обнесённой всё той же плетёной изгородью обычной с виду хаты, из-за которой доносился треск мотора. Мотоцикл там, что ли? Во дворе крепкая, грудастая женщина лет сорока пяти, с убранными под платок волосами стирала в большой кадке бельё, возюкая его по стиральной доске. М-да, и впрямь прогресс сюда ещё не добрался.

При нашем появлении она прекратила работу и вытерла руки о подол.

— Доброго дня вам, Ефросинья Сергеевна!

Вержбовский приподнял шляпу, я же ограничился лёгким кивком.

— И вам не хворать, Виктор Аскольдович, — ответила женщина низким грудным голосом. — Не иначе, к моему благоверному пожаловали?

— К нему, к Василию Антоновичу. Дома он?

— В конюшне, с лошадьми возится. Сейчас кликну…

— Не стоит, Ефросинья Сергеевна, мы сами.

Двор у атамана был большой, а конюшня в виде длинного сарая располагалась за домом. За конюшней виден был откос и далее огороды, разбитые на ровные квадраты, которые разрезала чуть петляющая просёлочная дорога.

Атаман из шланга поливал зеленоглазого жеребца и тёр его бока жёсткой щёткой, а вода подавалась из колодца при помощи… бензинового насоса. Вот и источник загадочного звука. Всё ж таки присутствует здесь в каком-то виде цивилизация. Да и телефонный аппарат в доме есть, ведь Вержбовский созванивался с атаманом.

— A-а, господин Вержбовский, — приветствовал знакомого Науменко. — А это кто с вами?

— Это тот самый Ефим Николаевич Сорокин, о котором я вам рассказывал. И он уже успел отличиться, в одиночку расправившись с группой итальянцев, которые пришли требовать с моего сына деньги.

— Прям-таки и расправился? — прищурился атаман.

— На глазах у Андрея, — подтвердил Вержбовский. — Без единого выстрела, четверых уложил только ножом.

В этот момент я чувствовал себя вещью, к которой один приценивается, а второй расхваливает.

— Хм, дельный, видно, хлопец.

Он протянул мне руку. Рукопожатие его было на редкость крепким, несмотря на то что Науменко выглядел неказисто. Он словно решил проверить, как справится гость. А гость оказался не робкого десятка, и в свою очередь сдавил кисть оппонента так, что у того на лбу выступила испарина. Вержбовский, глядя на нас со стороны, откровенно забавлялся.

— Ну всё, господа, довольно, — прервал он наше соперничество. — Познакомились, а теперь давайте поговорим о деле.

— О деле можно, — усмехнулся атаман, разминая кисть. — Сейчас поставлю Изумруда в стойло и пройдём в дом. Я скажу Ефросинье, чтобы самовар ставила да блины утренние из печи доставала. Почаёвничаем, а после и о деле поговорим. Согласны?

Через десять минут мы сидели в хате за накрытым столом с горячим самоваром, горкой блинов, плошкой сметаны и блюдцами с тремя видами варенья. Вместо чашек были пиалы на манер узбекских, причём с затейливым восточным орнаментом. Интересно, где они их тут разыскали?

Науменко, покручивая ус, с хитрецой поглядывал то на меня, то на Вержбовского. Виктор Аскольдович, подув на дымящийся чай в пиале и втянув в себя ароматную жидкость, процитировал Пушкина:

Смеркалось; на столе, блистая,

Шипел вечерний самовар,

Китайский чайник нагревая;

Под ним клубился лёгкий пар…

И, макнув свёрнутый блин в смородиновое варенье, отправил его в рот. Я тоже угощался, по достоинству оценив кулинарные способности Ефросиньи Сергеевны. Отведал и варенья, и сметаны, поочерёдно макая блин то в одну розетку, то в другую. Наконец, заморив червячка, перешли к главному.

— Василий Антонович, я слышал, вы тут неплохо устроились, однако ж скучаете без серьёзного дела? — начал я без экивоков.

— Так это смотря что иметь в виду под делом, — с деланым безразличием ответил Науменко.

— А то дело, что казак, конечно, и пахать может, и коров пасти, но его первое занятие — врубаться на лошади с шашкой наголо в гущу врагов.

— Так где ж взять их, таких врагов-то, чтоб они стенкой на стенку шли? В Америке тихо, красных и белых нет, у них своя-то война вон чуть не сто лет назад случилась, с тех пор тут тишь да гладь.

— А ещё вы неплохо в тыл к немцу ходили,