он стал сотрудником лаборатории Института инженеров морского транспорта, гонял в специальном бассейне различные модели судов в сложных погодных условиях. В этом же институте я иногда читал лекции их аспирантам и принимал у них кандидатский экзамен.

Вообще работа на кафедре шла своим чередом, хотя, конечно, и здесь случались свои события. Мы издали два сборника научных работ своих преподавателей по системно-организационной тематике, один из которых предложили перевести и издать в Праге чехи. Этому помешали события «пражской весны» и наша «специальная акция» в Чехословакии. Зато в Воениздате большим тиражом был опубликован учебник для военных училищ «Философия». Но более громким событием было проведение в рамках уже давно существовавшего Всесоюзного семинара по разработке теории организации конференции по данной теме.

Душой и фактическим организатором её был доцент Киевского инженерно-строительного института (КИСИ) Семён Николаевич Рудь. Он оказался моим анонимным учеником, и на основе моих книг защитил диссертацию по организации строительства. Говорят, что он «доставал» ЦК КПУ с требованием использовать теорию организации не только в строительстве, но и вообще в организации любого производства, и даже в работе самого ЦК. «Вот уж истинно верующий в теорию организации!» – говорила мне одна из участниц конференции.

Рудь отыскал меня ещё в Сочи и письмом предлагал приехать в Киев, ну а в Одессу он на своём «москвиче» приезжал не раз. А потом он повёз меня к себе в Киев, познакомил с руководством КИСИ. Как-то мы поехали к нему на дачу, которая была недалеко от Чернобыльской АЭС, на которой только вчера произошла авария, о чём мы ещё не знали. Я тогда наверняка получил заряд радиации, ну а сам Семён Николаевич точно облучился. Об этом я позже узнал, когда мы с ним, не помню уж по какому случаю, вместе оказались в Москве. Были в подмосковном военном городке у его брата-офицера в гостях, а в выходной день поехали на Москва-реку загорать. Но не успел Семён раздеться, как его тело покрылось красными пятнами – результат облучения. Позже мы с ним не встречались. Но, уже вновь оказавшись в Сочи, от приехавшего ко мне, «купавшегося» в Интернете Севы я узнал, что Рудь баллотировался в президенты Украины. Он, кстати, был «щирым» украинцем, говорил мне, что его фамилия происходит от когда-то бывшего на Сечи кошевого атамана Рудного, а он, дескать, его предок.

Киевское МВО нас мало доставало, хотя дважды посылало меня с ревизией в провинциальные вузы. Так я однажды очутился с Авениром Ивановичем Уёмовым в Запорожье. Когда я там оказался среди казакующих мужиков и назвал свою украинскую фамилию, те, порывшись в «анналах», тоже нашли, что я предок сечевых атаманов. Мне в это не шибко поверилось, но запомнилось. А позже я оказался ревизором кафедры философии Института тяжёлого машиностроения в… Краматорске, где сейчас, когда это пишу, идут бои. Мы, конечно, в работе кафедры нашли много погрешностей, что отметили в протоколе. Доцент, заведующий кафедрой, почти со слезами на глазах, патетически возглашал: «Ну что вы от нас, провинциалов, хотите! Я и живого профессора в первый раз вижу!»

Однажды я вместе с нашим проректором по науке Зелинским был включён в делегацию на Южно-Украинскую АЭС. Впечатление для меня было грандиозным. Что с ней теперь? Охраняют ли, как Чернобыль, её наши сейчас? За 10 лет только раз Киев прислал и на нашу кафедру комиссию, а с какой целью? На мой подобный вопрос председатель только засмеялся. «Видите ли, мы стали сомневаться, существует ли вообще ваша кафедра или это только фикция университета». Почему? «Все кафедры всех вузов, в том числе и вашего, нас одолевают анонимками, письмами, заявлениями, а с вашей кафедры ни одной анонимки или жалобы. Для нас это было удивительно». Ну и как? «Кафедра оказалась реальной, и мы поздравили себя: оказывается, можно жить без анонимок и жалоб».

Причину отсутствия с кафедры писем и анонимок я сам не очень понимал, но, может быть, дело в том, что я, обеспечивая на уровне университетских служб нормальную работу кафедры, в организацию учебного процесса не вмешивался, слежением за работой преподавателей не занимался. Тут я всё отдал в руки моей активнейшей и суровой помощницы – секретаря Совета кафедры и одновременно библиотекаря Аллы Иосифовны. В отношении к разболтанным и анархичным одесским интеллигентам-преподавателям она была неумолима. Они бегали ко мне с жалобами: что она отчитывает нас, как девчонок, – подумаешь, я опоздала на три минуты!.. Я качал головой и говорил: опаздывать, конечно, нехорошо, но я поговорю с Аллой Иосифовной, чтобы она с вами была более вежливой. Та знала об этих жалобах, но я ей замечаний не делал, и потому она считала, что я на её стороне. Были другой момент, снижавший напряжение в коллективе, – среди преподавателей у меня не было любимчиков, для меня все были равны. А был, оказывается, и другой фактор, о котором я не догадывался. Когда, на удивление всего университета, при выборах председателя Совета гуманитарных факультетов меня, «естественника», избрали без единого голоса против. Удивлялись: как это ты, столько лет проработав в университете, не нажил себе ни одного врага! Такого у нас не бывало, всегда хоть десяток чёрных шаров, но бросят. Один из преподавателей мне объяснил это так: ты живёшь сам и не мешаешь жить другим.

Конечно, были события и другого рода. Ещё на Ленинградской кафедре философии после выхода в свет моей книги «Основы функциональной теории организации» вскоре в ленинградское отделение «Академкниги» пришло из Москвы письмо с восторженной оценкой моей книги и с благодарностью к издательству и Ленинградской кафедре за её выпуск. Кроме различных панегириков был и такой: эта книга – событие в науке! Подписано оно было доктором технических наук, заместителем директора по науке НИИ и заведующим одного из его отделов к.т.н. Вершиным. Как я потом выяснил, этот НИИ был закрытым институтом нашего ВПК. С Вершиным мы позже тесно общались, он участвовал в нашем семинаре и публикациях. Но главное то, что он свёл меня с Риммой Николаевной Бахаревой, являвшейся тогда заведующей отделом экономики их института. Это была серьёзная и ответственная должность. Но дело даже не в этом. А в том, что Римма Николаевна Одесскому университету в моём лице сделала серьёзное предложение: на договорной основе разработать важную в научном и практическом отношениях тему – создание в качестве вербально-математической модели системы экспертной оценки технического изделия. Дело в том, что в НИИ, проектирующих различные машины и механизмы, накопились тысячи конкурирующих проектов, а какой из этих проектов более эффективный, никто не знал, не было критериев