опасались не только еврейских козней, но и трусливой и двуличной политики официальной администрации ЦСУ. Явно симпатизируя нам, официальные власти вместе с тем боялись, что их обвинят в поддержке великодержавного шовинизма, что по тем временам было страшнее открытой поддержки сионистов и Сахарова. Думаю, что реально сила «сионистской партии» в ЦСУ была гораздо меньше, чем мы предполагали. Уверен, что и наши оппоненты переоценивали силы «русской партии». Все это создавало напряженность в отношениях. Помню, поднимаясь вверх по пандусу, слышу довольно громкий разговор с обсуждением «героического поведения Щаранского». Все участники разговора евреи, верховодят Гурвич и Гриша Остапкович (будущий помощник начальника ЦСУ Володарского). Так увлеклись, что меня не видят. Нарочно кашлянул. Слышу, уже шепотом: «Тихо! Это не наш человек!» Прохожу, улыбаюсь, «заговорщики» застыли как соляные столбы.

Русские и сионисты жили как бы в разных мирах. Мы, русские, жили своей жизнью, читали свои книги, ходили на свои концерты, вечера, в музеи, путешествовали по русским достопамятным местам. С нами была историческая Россия, разгромленная, но еще духовно живая.

Сионисты существовали в другом мире и в другом измерении, созданном еврейскими большевиками, ненавидевшими все, что мы любим, все русское и особенно православное. Они читали Кафку, Мандельштама, восхищались Троцким, гонялись за билетами на концерты зарубежных эстрадных див, пели песни Галича и Окуджавы.

Помню, мы, русские, в то время читали стихотворение Я. Смелякова «Жидовка», опубликованное в сборнике «День поэзии». Смеляков один из первых советских поэтов поднял тему ответственности еврейских большевиков перед русским народом. В небольшом стихотворении он отразил одно из воплощений антихриста, способного только убивать, но не создавать. Мы читали и восхищались мужеством Смелякова, а местные сионисты тем временем, как я узнал позднее, ездили по московским магазинам и скупали этот сборник, чтобы сжечь. Деньги на это варварство они получали из синагоги, с которой был тесно связан уже упомянутый мной Остапкович.

Мы, русские, возмущались преступлениями, творимыми на земле фашистским режимом Израиля, а цесеусовские сионисты открыто радовались бандитским операциям так называемой армии Израиля против беззащитного арабского населения. Оправдывали они и массовые убийства беззащитных женщин и детей. С животным высокомерием они заявляли, что все арабы должны быть «вышвырнуты» с территории Великого Израиля. В году 1974–1975 я впервые просмотрел фильм «Тайное и явное», где о сионистских преступлениях говорилось открыто, приводились документальные свидетельства чудовищных зверств фашистского режима Израиля. Помню, сидевший рядом со мной товарищ, обычно очень сдержанный и замкнутый, эмоционально резюмировал: «За такие преступления нужно отвечать на Нюрнбергском процессе».

Гораздо позднее я познакомился с создателями фильма режиссером Б. Карповым и писателем Д. Жуковым (впоследствии он дал мне рекомендацию на вступление в Союз писателей). От них я узнал, что фильм создавался по специальному решению ЦК КПСС, но был запрещен Андроповым, руками верного пса сионизма генерала КГБ Ф. Бобкова. Талантливый и честный фильм не понравился евреям из ЦК, его сразу же запретили, а все копии уничтожили. Однако Карпову удалось вынести из спецпомещения, в котором монтировался фильм, его сокращенный вариант. С него было сделано несколько копий, которые в середине 70-х годов тайно демонстрировались на квартирах некоторых высокопоставленных лиц российского руководства. У сына одного из таких деятелей мы и увидели этот фильм. Были очень удивлены. За что его запретили? О преступлениях, которые совершали сионисты, надо было бить в набат! Из этого факта мне стало ясно, в чью сторону склонялась влиятельная часть руководства СССР, запретившая этот правдивый фильм.

Главным для меня в ЦСУ СССР с самого начала было продолжение учебы. Моя работа (она меня увлекла) стала для меня также и учебой. Я старался больше общаться с хорошими профессионалами, не стеснялся задавать вопросы, проштудировал десятки книг по экономике и статистике. Работа в ЦСУ давала большие возможности для сбора материалов по малоизученным экономическим и социальным вопросам. Как-то, занимаясь подготовкой записки о занятости в органах управления СССР и США, я с удивлением отметил, насколько слабо изучен этот вопрос и насколько искаженную и неверную картину о занятости в государственном управлении США получает наше руководство. Мой предшественник относил к занятым в управлении США весь государственный сектор (включая врачей, учителей), а не только государственных чиновников, как это следовало бы делать по методологии СССР. Доложив руководству, я получил разрешение исследовать этот вопрос. В этом меня поддержал член-корреспондент АН СССР Т. В. Рябушкин, согласившийся стать научным руководителем моей кандидатской диссертации.

Работа над диссертацией была очень интересна, я не только исследовал множество экономических источников, но и посетил ряд советских министерств и ведомств, где беседовал с некоторыми зам. министров и начальниками отделов кадров министерств. Все они нехотя шли на сотрудничество со мной и не очень-то раскрывали секреты своей кадровой политики. Тем не менее на запрос начальника ЦСУ СССР они были обязаны, хотя и формально, но что-то отвечать. Создавалась интересная картина, которая много мне дала для понимания советских министерств и ведомств, каждое из которых, по своей сути, было государством в государстве, поражая своим дремучим бюрократизмом. Однако на последнем этапе моих исследований мне запретили делать подробные сопоставления занятости по отдельным министерствам и ведомствам СССР и США (заявив, что данные по СССР секретны, и предложили ограничиться только изучением данных по США). Двухлетнее исследование материалов государственного бюджета и министерств и ведомств США позволили мне понять, насколько громоздкой, неуклюжей и инерционной является система управления США и как реально недалеко она ушла от считавшейся ужасной бюрократической машины СССР. На стадии обсуждения моей диссертации в отделе «сионистская партия» собрала все силы, чтобы не допустить мою работу к защите. Однако последовательная поддержка видных русских ученых, прежде всего Рябушкина и К. В. Решетинского, позволила мне успешно защититься (без единого черного шара).

Кандидатская диссертация была не единственной моей научной работой, которой я занимался в стенах ЦСУ. Была и другая, более значительная – подпольная, начатая в конце первого года работы. Первый этап осуществления моей еще юношеской идеи – создание истории Отечества «Россия во времени и пространстве». Пользуясь редкими возможностями ЦСУ СССР, я стал собирать статистические материалы о движении населения России с начала XIX века до нашего времени. В моем распоряжении были закрытые статистические сборники и консультации ведущих статистиков. Сначала я произвел подсчеты общей численности населения, его естественный прирост и естественную убыль, а затем предпринял подсчет числа человеческих потерь, понесенных страной в результате социально-экономических экспериментов еврейских большевиков последних шестидесяти лет. Год за годом, начиная с 1917 до середины