Я ничего не жду, ничего не прошу от вас. Я лишь хочу спасти вас от длинных рук Службы — силы, истинные масштабы и возможности которой вы даже не можете себе представить.

Умоляю, поторопитесь, Стэплтон!

Девоншир

Джону Фаулзу и Василию Щептеневу

Ночь. Смерть. Вода.

То, что у других брало годы и десятилетия, для него сложилось в дни, наполненные собиранием сил. Силу он брал у деревьев, силу — у воды. Ночи он проводил стоя на гранитных столбах, и сила камня пронизывала его насквозь.

Он видел перед собой лабиринт, водоворот сил. Черное, зеленое, голубое сплеталось над мертвой водой. Над ней стояли звезды. Знаки, образуемые ими, были чудовищны.

Черное: смерть. Лоа Агве, владычица вод. Ей не место в этом краю, ее привели сюда тайно, но теперь она здесь. Это ее — влажные, липкие паутины, в которых трепещут души, пронзенные иглами колдуна-бокора. Центр паутины совсем рядом, в доме, где бокор и его вторая половина, черная мамба, ткут нити Агве. Он должен пройти между ними, не касаясь их ни взглядом, ни намерением.

Голубое: ночь. Сила, пришедшая на острова со Святым Крестом, сила морей. Она хранит острова от бед, но она слишком высока. Нужно идти вдоль голубых огней, не препятствуя им.

Зелень: вода. Не его стихия, нет — но на эту ночь ему дали ключи от вод. Он не слышит их песни, но может повелевать. Может быть, вода выведет его за цепь заклятий Агве, за черные паутины.

Он простер правую руку. Языки огня вылетели из пальцев и сплелись в узор, образуя дорожку, петляющую между нитей.

Подобрав мешок, лежавший у ног, он пошел вперед, к черной туше острова. Там ждало безумное чудовище, которое он должен убедить, освободить, убить. Впрочем, убить нетрудно. Главное — получить согласие его сердца.

Тишину разорвал долгий, унылый вой.

Человек остановился, опустил руку в мешок и вытащил небольшой предмет. Размахнулся и бросил его в топь, подальше от переплетения нитей.

Это был узкий черный ботинок с острым носком.

* * *

1921 г. Великобритания, графство Девоншир. Зима

1

Поезд остановился у маленькой захолустной станции.

Доктор Ватсон попытался что-нибудь разглядеть сквозь запотевшее стекло и ничего не увидел. Аккуратно протер дырочку рукавом дождевика. На той стороне стекла проступили мелкие оспины капель, но видимость не улучшилась.

Доктор зябко поежился и в который раз подумал, что эта поездка бессмысленна и его обманывают. Встал. Проверил карманы. Нашел письмо медиума, зачем-то перечитал последний абзац, потом медленно разорвал бумагу наискось, еще и еще раз. Набил обрывками пепельницу, поискал спички и вспомнил, что оставил их в Лондоне вместе с сигарной коробкой. Его просили не брать с собой огонь.

Он поправил кепи, взял трость за середину и покинул вагон.

Моросил дождь. Сквозь пелену мороси можно было видеть перрон, покосившийся забор, с которого давно слезла краска, а за ней — угрюмое, изнуренное дождями дерево.

На платформе было пусто. О том, что здесь хотя бы изредка бывают люди, свидетельствовал только обрывок газеты, раскисший от влаги. Ватсон на всякий случай еще раз осмотрелся, ничего нового не увидел и пошел вниз, к домику смотрителя.

Красная кирпичная будка казалась необитаемой. Единственное окошко было темным и пустым. Стекло перечеркивала длинная трещина, заклеенная изнутри желтой газетной бумагой.

Доктор постучал в дверь. Шум дождя заглушили тяжелые удары трости.

Через минуту дверные петли заскрипели, дверь приотворилась, и в темном провале блеснул глаз.

— Вы мистер Еген? — спросил Ватсон, невольно повышая голос.

— Ш-ш-ш… Не надо кржичачь. — Дверь приоткрылась чуть шире. — Што нужно?

— Я доктор Ватсон из Лондона. Вас предупреждали, что я приеду? — доктор невольно повысил голос.

— Да. Што нужно? — отнюдь не вежливо повторил хозяин.

— Для начала — войти, — решительно сказал Ватсон и потянул дверь на себя.

Человечек по ту сторону двери недовольно зашипел, но отступил назад. Доктор счел это приглашением и вошел.

Внутри будки было немногим лучше, чем снаружи. В полумраке можно было разглядеть трехногий стул со сломанной спинкой, крохотную железную печку, холодную даже на вид, какой-то хлам в углу. У окна стояли козлы, на них — стакан, рюмка и два сухаря. Ватсон по старой привычке отметил про себя, что в помещении не пахнет ничем, кроме все той же всепроникающей сырости.

— Меня просили приехать в Баскервиль-холл по важному делу, мистер Еген, и я прибыл, — сказал доктор, когда решил, что пауза слишком затянулась.

— Йожин. Йожин меня жовут, — представился человечек.

Доктор подумал, что автоматические письмо — не самый удовлетворительный способ донесения сведений до адресата. К тому же медиум, через которого ему передали приглашение, был не силен в грамоте.

— Мистер Йожин, вы должны меня провести на ту сторону. Вы ведь получили инструкции на мой счет, не так ли?

— Ш-ш-ш… Пжовесчи на ту шторжону… — забормотал смотритель. — Шложно это, вот што я вам шкажу, и ждоржовья много бержет, — он дернул шеей, как пьющая ворона, искоса глядя на гостя.

Доктор внимательно посмотрел на негостеприимного хозяина комнатки. Тот выглядел непрезентабельно и не внушал доверия: маленький, лысый, с непропорционально большой головой и оттопыренными ушами. Особенно неприятно было смотреть на нижнюю часть лица — в морщинах и складках рта было что-то обезьянье. Звуки, которые он издавал, мало напоминали человеческую речь — Ватсон с трудом разбирал эту кашу из слов. Но в общем-то, решил доктор, ему доводилось видать и более подозрительных субъектов.

Он положил на стол гинею. Обезьянье лицо расплылось в довольной гримасе.

— Ну, ну, — бормотал человечек, пряча деньги, — вше жделаем в лушщем виде. Шадичешь, шадичешь, — он пододвинул к козлам стул и изобразил нечто вроде приглашающего жеста. — Ижьвольте вотужоштитыпя, — он взял со стола рюмку и протер ее пальцем, после чего извлек из-под стола бутыль подозрительного вида.

— Это что? — доктор недоверчиво покосился на бутыль.

— Погода плохая, — пожаловался хозяин, плеснув сначала себе, а потом доктору. — Вще вржемя льет швержу. Холодно. Надо бы шогречша.

Ватсон выразительно покосился на печку.

— Ш-ш-ш… Ожонь! — мистер Йожин сжался и втянул голову в плечи.

— Ах да, конечно, — доктор поморщился и взял рюмку двумя пальцами.

Как он и предполагал, это оказался скверный джин, дерущий горло, как грубая шерсть. Стало, однако, теплее.

— Оджин момент, минутошку, — бормотал мистер Йожин, наливая себе еще. Рука тряслась, горлышко