которая держит пансион в Вест-Энде. Многие годы она оставалась практически привязана к своим дверям, и у нее ни разу не было и дня, чтобы вздохнуть свободно. Я договорилась, что ее сестра присмотрит за пансионом, и собираюсь показать старой деве то, чего она не видела годами: океан, зеленые поля, пьесу-другую.

Затем пара, которая живет в квартирке на четвертом этаже в Южном Бостоне. Муж и жена молоды и любят веселиться, но супруг очень мало зарабатывает, и они часто болеют. Из-за больничных муж не может взять отпуск, и даже если бы мог, у них нет денег поехать куда-нибудь. Я собираюсь пригласить их на неделю. Жена проведет здесь все время, а он будет приезжать на ночь.

Потом вдова с шестью детьми. На детей обычно обращает внимание и «общество свежего воздуха», но не на их мать. Я приглашу их к себе и буду целую неделю кормить ее едой, которую ей не придется готовить.

Затем позову женщину, не такую уж и бедную, которая недавно потеряла ребенка и очень тоскует. И еще нескольких детей, одного калеку и еще мальчика, который говорит, что ему очень одиноко. Бертрам, вы не представляете, сколько их!

– В это я без труда поверю, – выразительно сказал Бертрам, – это делает честь вашему благородному сердцу.

Билли одновременно зарделась и обиделась.

– Бертрам, это никакое не благородство и не благотворительность, – возразила она, – вы ошибаетесь, если думаете так, правда. Я буду радоваться каждой минуте не меньше их самих, а то и больше.

– Но вы на все лето останетесь в городе ради других.

– И что с того? И вообще, это не совсем город, – возразила Билли. – Тут столько деревьев и лужаек. И, кстати, – она доверительно наклонилась вперед, – я должна признаться, что меня все равно этим летом не выманить из города. Я должна дождаться, пока вырастет все, что мы посадили.

Бертрам засмеялся и, уходя, почему-то показался очень счастливым.

Пятнадцатого июня с Запада прибыла Кейт со своим мужем. Младший брат мистера Хартвелла заканчивал Гарвард, и Кейт заявила, что они должны представлять семью на выпуске, поскольку здоровье старших мистера и миссис Хартвелл не позволило бы им совершить такое путешествие. Кейт отлично выглядела и была очень весела. Она с подкупающей сердечностью поприветствовала Билли и бурно восхищалась Гнездом. Женщина пристально вглядывалась в лица братьев и осталась довольна Сирилом и Бертрамом, а вот Уильям понравился ей меньше.

– Уильям плохо выглядит, – как-то сказала она, когда они с Билли остались вдвоем.

– Он болен? Дядя Уильям болен? Надеюсь, что нет, – забеспокоилась девушка.

– Не знаю уж, болен он или нет, – ответила миссис Хартвелл, – но что-то явно не так. Он встревожен. Я собираюсь с ним поговорить. Его что-то беспокоит, и он страшно похудел.

– Он всегда был худым, – справедливо указала Билли.

– Да, но не таким. Вы, возможно, не замечаете этого, поскольку видитесь с ним каждый день. Но я знаю: его что-то тревожит.

– Надеюсь, что это не так, – прошептала Билли, – мы не хотим тревожить дядю Уильяма, мы слишком его любим.

Миссис Хартвелл ничего не ответила, но целую минуту задумчиво изучала лицо Билли, склоненное над рукоделием. Заговорив наконец, она сменила тему.

Юный Хартвелл должен был произнести речь на Стадионе во время выпускного, и все Хеншоу с нетерпением этого ждали.

– Вы, конечно, уже видели Стадион, – сказал Бертрам Билли за несколько дней до заветной пятницы.

– Только через реку.

– Неужели? И на выпускном никогда не бывали? Отлично! Тогда вас ждет неплохое развлечение, осталось только дождаться.

Билли дождалась – и все увидела. На самом деле она начала понимать все еще раньше. Юный Хартвелл был очень популярным юношей и мечтал познакомить своих друзей с Билли и братьями Хеншоу. Он был членом клубов «Институт 1770», «Д.К.Е.», «Перо», «Печатка», «Круглый стол» и «Заварные пудинги», и каждый из этих клубов планировал что-либо на выпускную неделю. Когда наступил великий день, Билли уже волновалась не меньше самого Хартвелла.

Уром выпускного дня лил дождь, но к девяти часам выглянуло солнце и ко всеобщему восторгу разогнало облака. День Билли начался в полдень, с завтрака, устроенного клубом «Заварных пудингов». Потом Билли удивлялась, сколько раз за этот день ей говорили что-то вроде:

– Конечно, вы уже бывали на выпускном и видели, как бросают конфетти. Нет? Подождите немного!

В десять минут четвертого Билли и миссис Хартвелл в сопровождении мистера Хартвелла и Бертрама вступили в прохладную тень Стадиона и, выйдя снова на солнце, полезли по широким ступеням к своим местам.

– Я хотел места повыше, – пояснил Бертрам, – потому что оттуда лучше видно. А вот и они.

Билли наконец огляделась и тихо вскрикнула от восторга.

– Как тут красиво! Как чудесно!

– Подождите, – велел Бертрам, – если вы думаете, что это красиво, просто подождите.

Билли его не услышала. Она жадно разглядывала все вокруг, и лицо ее светилось от радости.

Подковообразный стадион был великолепен сам по себе. Широкий изгиб подковы был отгорожен для сегодняшней публики, а по бокам от него высились пустые ряды кресел, сверкающих на солнце. Отгороженная часть сияла калейдоскопом красоты. Везде гуляли, болтали и смеялись очаровательно одетые юные дамы и тщательно причесанные кавалеры. Тут и там виднелись яркие пятна солнечных зонтиков и шляпок с цветами. На небе не было ни облачка, и где-то вдалеке небо смыкалось с землей, и казалось, что сами небеса создали декорации для сегодняшнего спектакля.

Когда вступил оркестр, возвещающий появление выпускников, Бертрам сказал почти с тоской:

– Выпускной – единственный день, когда я чувствую себя лишним. Понимаете, я единственный мужчина семьи Хеншоу за много лет, который не учился в Гарварде, а сегодня такой день, когда старые выпускники возвращаются и проказничают, как дети, если только могут (а некоторые еще как могут!). Они маршируют целыми выпусками перед старшекурсниками и пытаются перекричать друг друга. Вы увидите Сирила и Уильяма, если у вас достаточно острое зрение. И увидите такими, какими не видели никогда раньше.

Далеко внизу, на зеленом поле, Билли заметила длинный строй людей и оркестр впереди них. Они подходили все ближе, пока под дружный рев тысяч голосов первые не вступили на стадион.

Они кричали и вопили – мужчины, первый выпускной которых миновал пять, десять, пятнадцать, двадцать или даже больше лет назад, об этом говорили вымпелы, которые они гордо несли. Мужчины разом склоняли головы и вскрикивали: «Ра! Ра! Ра!», не сводя глаз со своего предводителя! Как синхронно кидали шляпы в воздух! И как кричала и хлопала толпа зрителей, надрывая глотки, особенно когда показались выпускники, одетые в черные мантии.