от возбуждения. Даже его губы, дети науки, дрожали, а серые глаза, жёны микроскопа, горели за очками в золотой оправе, криво посаженными на его великолепном носу.

Я сжал его левую руку, и так мы вместе поспешили вверх по ступенькам.

— Ты уже начал? — спросил я.

— Как раз занимался этим, когда ты вышел из-за угла, — ответил Дагдейл. — Кто бы в это поверил, древнеримский или друидический, Бог знает.

Волнение и тяжёлое дыхание заставили меня пошатнуться, и я пришёл в ужас при мысли о своём пищеварении. Мы поспешили по коридору в его кабинет, который был в большом беспорядке и наполнен неприятной пылью, едва напоминающей о его замечательной горничной, и с самым неприятным заплесневелым запахом, я полагаю, влажной бумаги.

Дагдейл схватил рваную карту, лежавшую на столе, и вложил её мне в руку. Он откинулся в своём потёртом кожаном кресле, положил лопату на колени и энергично принялся протирать очки.

Я пристально посмотрел на Дагдейла. Он суетливо помахал мне длинным указательным пальцем, качая головой, желая, чтобы я продолжил.

Я стал рассматривать грубо нацарапанную прямоугольную диаграмму с мелкими каракулями красными чернилами и непонятными цифрами. Я пытался убедить себя, что здесь есть какой-то смысл, но ничего не мог понять. Небольшой сундук или ящик на полу, необычной работы, переполненный пыльными, грязными бумагами и различными пергаментами, выдавал, откуда взялась эта карта.

Я посмотрел на Дагдейла.

— Что это значит? — спросил я, немного разочарованный, потому что много раз из-за глупцов и мошенников я тратил своё время впустую на поиск "древностей".

— Мой сад, — объяснил Дагдейл, махнув рукой в сторону окна, затем торжествующе указывая на карту в моей руке. — Я изучил её. Мой дядя, антиквар, сказал, что карта подлинная. У меня были подозрения, ах! да, как и у тебя; я не слепой. Это может быть что угодно. Я сразу же начал копать. Пойдём, поможешь, или уходи…

Дагдейл вскинул лопату на плечо, и при этом опрокинул драгоценную фарфоровую чашечку на пол. Он даже глазом не моргнул при виде этого бедствия. Он ни на дюйм не замедлил своего триумфального шествия к двери. Ну, а что такое пятифунтовая банкнота в кармане по сравнению с шестипенсовиком, найденным в канаве?

Я схватил кирку и ещё одну лопату.

— Браво, Пеллютер, — прокомментировал он, и мы, держась рядом, направились в приятный и просторный сад, раскинувшийся за его домом. Я чувствовал гордость, как мальчик-барабанщик.

В саду Дагдейл выхватил из кармана рулетку, зажёг восковую свечу и установил её в углублении стены. После чего он опустился на колени и стал изучать карту при свете свечи.

— От тисового дерева десять ярдов на север… семь на восток… полукруг… квадрат. Это просто как алфавит, честное слово.

Дагдейл бросился в глубину сада. Я галопом последовал за ним по тропинке между потемневшими розами. Всё было погружено во тьму, за исключением тех мест, где свет свечи выбеливал старые кирпичные стены и поблёскивал на покрытых росой деревьях. У приземистого старого тиса Дагдейл поманил меня пальцем. Я неоднократно умолял его бросить эту затею, но он не хотел.

— Подержи рулетку, — сказал он, дрожащими пальцами протягивая её мне, и отходя дальше.

— Десять ярдов на сколько? — крикнул он.

— Вроде пять, — ответил я.

— Точно ли? — Дагдейл и поспешил в дом за картой. Рукава его рубашки мелькали между кустами. Он принёс с собой карту и ещё один подсвечник.

— Просыпайся, Пеллютер, просыпайся! О, "семь", просыпаешься?

Я дрожал от возбуждения, и мои зубы стучали, как скелет, раскачивающийся на ветру. Дагдейл измерил расстояние и отметил место на земле своей лопатой.

— А теперь за работу, — сказал он и подал пример, свирепо ударив задумчивую розу.

Чрезвычайно торжественно, но всё же усмехнувшись про себя, я тоже начал ковырять и копать. Холодный пот выступил у меня на лбу после четверти часа напряжённой работы. Я сел на траву и тяжело дышал.

— Городские обеды, оргии, — пробормотал Дагдейл, работая, как человек, ищущий свою душу. — Слава богу, что ветра нет. Видишь эту вспышку кремня? Хорошее упражнение! Только работая можно стать долгожителем. Я тоже не цыплёнок. Тьфу! Это место чёрное, как тигриная глотка. Я готов поклясться, что кто-то копал здесь раньше. Благослови меня, волдырь на большом пальце!

Даже в моём собственном жалком состоянии у меня было время поразиться его жилистым движениям и его фанатичной энергии. Он был могильщиком, а я ночным гулякой! Внезапно кирка Дагдейла с глухим звуком ударилась обо что-то твёрдое.

— О Боже! — воскликнул он, вылезая из ямы, как крыса из норы. Он тяжело опёрся на кирку и уставился на меня круглыми глазами. Над местом раскопок воцарилась тишина. Мне показалось, что я слышу металлический звон кирки, прокладывающей себе путь к звёздам. Дагдейл очень осторожно подкрался ко мне и потушил свечу пальцами.

— А теперь, — прошептал он, — мы с тобой, старина, прислушаемся. Что там в дыре? Осквернение могил — такое же мрачное ремесло, как и похищение покойников. Тише! Кто это?

Рука Дагдейла легла мне на плечо. Мы вытянули шеи. Жалобный вой вырвался из тишины и в ней же растворился. Чёрная кошка перепрыгнула через забор и исчезла вместе с шелестом листьев.

— Этот чёрный зверь! — воскликнул я, заглядывая в червивую дыру. — Я бы хотел подождать и подумать.

— Нет времени, — сказал Дагдейл с сомнительной смелостью. — Яму следует засыпать до рассвета, иначе Дженкинсон начнёт задавать вопросы. Тук, тук, что это за стук? О, да, всё в порядке! Он хлопнул себя ладонью по груди. — Теперь, Рэтти, будем как мыши!

Рэтти когда-то было моим прозвищем, очень давно.

Мы снова принялись за работу, каждый удар кирки или лопаты вызывал у меня дрожь. Наконец, после больших трудов мы докопались до металлического сундука.

— Пелл, ты тупица — я же тебе говорил! — усмехнулся Дагдейл.

Мы осмотрели свою добычу. Одно странное и необъяснимое открытие, которое мы сделали, заключалось в следующем: толстая, ржавая железная труба выходила из верхней части сундука в землю, оттуда мы проследили её направление до ствола карликового тиса и при свете наших свечей, в конце концов, обнаружили, что другой конец трубы вделан в выступ между двумя узловатыми ветвями на высоте нескольких футов. Мы не могли вытащить сундук, не отделив предварительно эту трубу.

Я посмотрел на Дагдейла с недоумением.

— Пойдём за пилой, — сказал он. — Действительно странно.

Он повернул ко мне испачканное грязью лицо. Воздух, казалось, слегка фосфоресцировал. Имелись ли у Дагдейла подозрения, что я открою сундук в его отсутствие, я не знаю. Во всяком случае, я охотно пошёл с ним в сарай. Мы