за собой со стороны было странно.

Северус прикинул, что надо бы обсудить эту теорию с Филиусом, ведь на самом деле он понятия не имел, как всё это работает.

Дамблдор попросил у Северуса копию этих воспоминаний, и он согласился, чтобы подтвердить свой рассказ, но при условии, что сначала сам просмотрит их и кое-что подкорректирует. Директор понял его желание убедиться, что в воспоминаниях нет ничего чересчур личного.

Воспоминания медленно проявлялись, как декорации на сцене. Слуха коснулась песня, которую Северус не слышал уже много лет.

Под ветрами в торфянниках Вайли

Мы кружились и падали в травы,

Мы друг друга с тобой ревновали,

Хоть и были, возможно, не правы.

Но зачем же меня ты оставил,

Когда быть я с тобой так хотела?

У любви нет ни рамок, ни правил,

Ненавидя, я в страсти горела*.

Эфемерное сопрано звучало из динамиков, заполняя комнату. Старая стереосистема была, пожалуй, самым ценным подарком, который Тобиас когда-либо покупал для Эйлин, хотя и не самым дорогим. Единственная вещь Тобиаса, которую Северус ещё не трансфигурировал, не продал и не выбросил. К тому же он обнаружил, что некоторые магические манипуляции делают звук лучше.

Коллекция пластинок Северуса была невелика, но он помнил, как купил эту пластинку. Голос певицы тронул его сердце так сильно, как ничто другое за долгое время. Он звучал резко и напряжённо, одновременно по-девичьи и с вековой печалью, словно певица испытывала гнев или сдерживала слёзы. Узнав в музыкальном магазине название песни и имя исполнителя, Северус поддался редкому порыву, купил пластинку и чем больше её слушал, тем сильнее эта песня притягивала его.

Юный Северус сидел в гостиной отцовского дома в Паучьем тупике. Вместо мантии волшебника он был одет в чёрные магловские джинсы и футболку — в тот день он ходил в магловский Лондон. Кожаная куртка небрежно висела на спинке стула, а ботинки валялись в углу.

Нынешний дом мало походил на тот, в котором Северус вырос: многочисленные книжные приобретения Северуса заполняли книжные полки, трансфигурированные из кусков дерева, в отличие от шлакоблоков и дощатых стеллажей, которыми он пользовался в своей комнате, когда учился в школе — пока ублюдок-отец был ещё жив, Северусу не разрешалось использовать магию для изготовления полок.

В кошмарах ночных мне сказали,

Что я проиграю бой.

Оставить меня убеждали

Мой перевал грозовой.

Северус смотрел на самого себя, наливавшего в бокал белое вино. Ему не нужно было вспоминать о том, что он чувствовал в ту ночь. Меланхолическая музыка соответствовала его настроению и была прекрасным противовесом вою ветра снаружи.

Хитклифф, это я, твоя Кэти,

Я вернулась, вернулась домой,

Одной мне так холодно в свете,

Впусти же меня, окно открой.

Тобиас умер шесть недель назад, и юный волшебник никогда в жизни не чувствовал себя таким свободным. У старика не было ни семьи, ни друзей, если не считать пьяниц в пабе. Северус не позаботился о похоронах — это была бы пустая трата денег. Скорее, он дал отцу тот минимум, которого требовал долг. Никаких похорон и памятника для Тобиаса Снейпа. Всего лишь формальная кремация и незаконное захоронение в реке, куда он водил Северуса ловить рыбу, когда тот был совсем маленьким.

О, как же темно, одиноко

Вот так, вдалеке от тебя.

Тоскую. Судьба так жестока,

Мне холодно жить, не любя.

Я возвращаюсь, любимый,

Хитклифф, моя ты мечта.

С тобой мы навеки едины.

Как без тебя жизнь пуста!

Резкий стук в дверь так напугал его (как настоящего, так и юного), что Северус-воспоминание чуть не выронил стакан.

В тот вечер Северус никого не ждал. Он вытащил палочку и приоткрыл дверь, зная, что звонивший должен быть волшебником или ведьмой — только на прошлой неделе Северус наложил на дом заклинание, чтобы скрыть его от магловских глаз.

Слишком долго в ночи я бродила, скиталась,

И мне надо вернуться, вернуться домой.

Я исправлю с тобой всё, что в жизни осталось,

Я приду, я вернусь в перевал грозовой.

Северус подкрался к себе, юному, и посмотрел на фигуру в плаще с капюшоном, стоявшую на пороге.

Хитклифф, это я, твоя Кэти,

Одной мне так холодно в свете.

Хо-о-олодно…

Там, судя по очертаниям, стояла женщина. Она оглянулась через плечо, словно опасаясь преследования.

Дай мне тепла,

Дай мне забрать твою душу.

— Что вам нужно? — требовательно спросил Северус-воспоминание.

Женщина повернула голову. Оба Северуса подавили вздох: младший — от неожиданности, старший — от внезапной боли.

Свет из дома падал на рыжие волосы. Её зелёные глаза покраснели, а щёки покрылись пятнами. Серый плащ скрывал зелёную форму целительницы, как будто она приехала прямо с работы. Она держала палочку обеими руками, нервно перекатывая её между пальцами.

— Северус? — голос женщины был хриплым и ломким. — П-прости… Я не знаю, куда ещё пойти.

— Лили, — выдохнул Северус-воспоминание.

Настоящий Северус скрестил руки на груди. По его щекам уже медленно катились слёзы. Он глубоко вздохнул, беря себя в руки, снова радуясь, что решил сначала посмотреть всё это в одиночку. Он отступил назад и прислонился к стене дома-воспоминания, заставляя себя оставаться бесстрастным наблюдателем.

— Лили, — растерянно повторил юный Северус. — Что ты здесь делаешь?

Лили попыталась ответить, но её душили слёзы, и она закрыла рукой рот, пытаясь сдержать рыдания.

— Слушай, тебе лучше войти. Здесь небезопасно.

Старший Северус поморщился от заметного акцента рабочих окраин своего младшего «я», гортанно произносившего «т», а «з» и «д» в слове «здесь» где-то потерялись, так что прозвучало «есяпасна».

Северус-из-настоящего вспомнил, почему у него вошло в привычку всегда говорить так формально — точность слов помогла ему избавиться от лениво-вальяжного выговора.

— Пойдём, Лили, — Северус-воспоминание мягко протянул руку, обнимая её за плечи.

Она прижалась щекой к его руке и вытерла слёзы. Северус протянул носовой платок, который она с благодарностью приняла, входя в комнату.

— Прости, — повторила Лили, глубоко вздохнув, когда Северус вернулся обратно на улицу и бросил снаружи быстрый ревелио. Ни одного волшебника не оказалось в радиусе действия заклинания, так что он закрыл дверь.

Лили стояла, оглядывая гостиную с книжными полками и единственным хорошим креслом, которое Северус трансфигурировал для себя, чтобы читать. Она выглядела маленькой, потерянной и до боли грустной.

— Что случилось? — наконец сообразил спросить младший Северус (это прозвучало как «Чёчилось», и реальный Северус снова поморщился) после того, как некоторое время таращился на расстроенную ведьму.

— Это Джеймс… он… он… — она снова прижала руку ко рту,