— Отправлю. По нашим каналам. Будьте спокойны. И ответ покажу, если пришлют.

Упоминание «наших каналов» пришлось весьма кстати. Меня с самого момента знакомства тянуло поинтересоваться о прозрачности дипломатической почты.

Давно, в квартире толстухи Мелиссы, у нас вышел спор с Броком: насколько рискованно писать письма в представительство Федерации? Ежи тогда утверждал, что вся их переписка читается раньше, чем успевает дойти до адресата. Мол, разведки не дремлют, нечего и пытаться.

Захотелось проверить это утверждение:

— Скажите пожалуйста, это правда, что всю вашу почту просматривают местные спецслужбы?

— Если бы только почту, — невесело откликнулся помощник атташе. — Если бы только почту...

И многозначительно замолчал, давая мне самостоятельно додумать остальное.

Знайка и тут оказался прав. Умный был, не отнять.

— Возвращаемся обратно.

Шествуя по свободному от посетителей коридору, я прислушивался к внутренней жизни особнячка. Со второго этажа доносились приглушённые, неразборчивые голоса, кто-то торопливо шёл над нами, хлопнула дверь. Темнота за окном придавала звукам особую увесистость, делала их значимыми в послерабочей тишине здания, деловитыми, как коллективный прогон тестов перед последним школьным экзаменом.

— Вот ведь незадача, — вроде как случайно заметил помощник у самой лестницы. — Слышали? Челнок сломался!

Естественно, про это я слышать ничего не мог, однако беседу поддержал:

— Да что вы говорите!

— Сам не могу поверить! — в открытую веселился тот. — Хвалёная техника Федерации дала сбой! Врачам улетать надо, их, наверное, пациенты заждались, а они тут застряли! С этим-то красавцем, — наклон головы обозначил направление к стойке у входа, за которой сидел рослый десантник из охраны представительства и с удовольствием прислушивался к нашему, почти шуточному, трёпу, — всё нормально! Скушал что-то острое... Живот поболел и перестал. Теперь отписывайся за ложный вызов.

— Да, — согласился я, сочувственно наклонив голову. — Досадное недоразумение.

Сказанное между строк объясняло многое. И откровенно предупреждало о том, что надолго я здесь не задержусь.

***

Моё добровольное заточение продлилось четверо суток. На пятые, поначалу ничем не отличающиеся от других, в атмосфере представительства установилась некая тревожность, заставляющая малочисленных сотрудников двигаться резче обычного, почти мгновенно отвечать на звонки коммуникаторов и общаться между собой короткими, рваными фразами.

К тому же, против установившегося обыкновения, меня досрочно выпустили «погулять».

Вход в здание, несмотря на будний день — заперт на замок.

«Медики» не высовывались из кабинета атташе, помощник безвылазно торчал в своём кабинете и стучал по клавишам с застывшей маской вместо лица. Вряд ли он нервничал (за малый срок жизни в особнячке я успел изучить его лучше, чем остальных), скорее, прятался за работой от всеобщей взвинченности.

Осознав, что мне оставаться в холле — только под ногами путаться, вернулся обратно, в комнату, но дверь не закрыл. Улёгся на кровать. Замер, уставившись в потолок.

Примерная причина всеобщего невроза лежит на поверхности: операция входит в финальную стадию, идут переговоры, и все ждут результат, предполагая дальнейшие ходы напрямую зависящими от достигнутых договоренностей.

Это подтвердил и помощник, для чего-то спустившийся в подвальный этаж и не сумевший пройти мимо открытой двери.

— Ваших везут. С границы. Только что сообщили. Точнее, пересекли они границу гораздо раньше, но инфу шеф до поры держал в секрете, опасаясь накладок. Прибудут часа через три.

Опасаясь заснуть и пропустить всё самое интересное, я занялся приятнейшим делом — вспомнил о видеописьме от родителей.

Мама плакала, смеялась, беспрестанно промакивала платочком глаза и ярилась на армейское начальство, грозя всем выесть мозг до донышка. Отец то хмурился от её поведения, то одобрительно улыбался особо кровожадным пассажам, но беззлобно, отдавая дань женскому красноречию.

Они желали скорее увидеть меня и суетливо беспокоились, каждый о разном. Мать — о том, чтобы я не простудился на сквозняках искусственной вентиляции транспортника, папу больше заботило дальнейшее будущее и выбор профессии.

Мне ответили теми же второстепенными пустяками, и я, в который раз, прокручивал в голове видеофайл, полученный позавчера и засмотренный до дыр. От этого на душе становилось... непередаваемо волшебно, как в детстве на Рождество.

Притихшее здание ожило во второй половине дня. Затопало множество ног, зазвучали поздравления и приветствия. Меня словно ураганом сорвало с кровати, вынося на первый этаж.

Наконец-то!

В холле, вместе с работниками представительства, толпились мои сослуживцы во главе с сержантом Бо. Наголо стриженые, одетые в одинаковый армейский камуфляж, повзрослевшие. У большинства — неописуемая растерянность на физиономии. Точно всё происходит не с ними.

На меня они смотрели как на оживший труп.

— Самад? — неуверенно уточнил Дон Чжоу, с которым мы когда-то расстались на безымянной посадочной платформе.

— Я.

— Ты как тут?

Он всё ещё не верил собственным глазам.

— Прилетел. Для усиления.

— А... — и умолк, не представляя, что ещё спросить.

— Вит, — сержант отделился от общей солдатской массы, вплотную приблизился ко мне. — Что со Сквочем?

— Я думал, он с вами. Мы потерялись.

— Брок?

— Погиб.

Командирские губы вытянулись в нитку, обозначая грусть.

— Сам как?

— В норме. Демобилизован. Ваш приказ выполнил. А вы как?

— Из больницы, где мы расстались, поехали в тюрьму. Из тюрьмы — на границу. С границы — сюда.

— Информативно, — прокомментировал я ужатую эпопею с широкой улыбкой.

— Ну, — развёл руками сержант, — до прибытия в часть ограничимся этой версией. Благодарю.

Обычное дополнение «за службу» Бо оставил при себе, отчего благодарность получилась вполне человеческой, без казёнщины. В дополнение он хлопнул меня по плечу.

Я промолчал. Сержанту пока не известно, что его освобождение — череда взаимосвязанных случайностей, и его подчинённый к этому имеет крайне поверхностное отношение. Зачем портить момент? Бо потом расскажут, если сочтут нужным, как всё произошло на самом деле. Расставят нужные акценты, половину наверняка переврут в угоду режима секретности.

А оправдываться обстоятельствами как-то... пошло.

— Границы