образ, конструкцию или фантазию, мимо которой уже не проходит. У него могут появляться другие интересы, навязчивые идеи или новые фантазии, которыми он украшает свое существование, но от первого увлечения уже никогда не отказывается. Как мой отец, к примеру. Он неровно дышал к французской актрисе Лесли Карон, а все потому, что еще в нежном возрасте увидел ее в фильме «Американец в Париже». Мы, его дети и жена, которая немного походила на Карон, заслышав увертюру к этому мюзиклу из динамиков в его кабинете, мгновенно понимали, что ему грустно. Идеалом женщины у моего отца на всю жизнь оставалась энергичная француженка с чистыми руками и ногами. Моя мать, которую он встретил в семнадцать, воплощала в себе эти качества. Со временем она многое растеряла, но французскость осталась в ней навсегда. Так что, возможно, Эмма совершенно права.

Подозреваю, Джил лет в тринадцать наткнулся на томик «Истории О» французской писательницы Доминик Ори, который буквально бросил его в веселый водоворот разврата. Благодаря этому садомазороманчику Джил навсегда полюбил связывать девочек, а затем заставлять их плакать и кончать. В том же году старший брат обманом затащил Джила в порнокинотеатр под открытым небом где-то на побережье Массачусетса. Вначале спрятал его в багажнике, но как только на экране появились первые кадры известной порнушки «За зеленой дверью», выдвинул сиденье и выпустил наружу ничего не подозревающего Джила, который, точно молодой олень, выпрыгнув прямо в ловушку братова презрения и насмешек его друзей, был вынужден просмотреть весь фильм от первых кадров похищения невинной Глории до жаркой театральной оргии и спасения в самом финале. Джил почти не отличался от актрисы Мэрилин Чемберс, которая играла главную роль: вначале был испуган, затем ошеломлен и в самом конце уже задыхался от восторга.

От разврата Джил плавно перешел к ванили, с добродушной невозмутимостью познавая все разнообразные телесные удовольствия от миссионерского секса до анального. Он был на редкость хорошим парнем, мой дорогой Джил. Таким же хорошим, как мистер Роджерс, телеведущий и пресвитерианский проповедник, как если бы Джил не был проповедником, а мистер Роджерс владел полным набором анальных шариков и БДСМ-фиксаторов из прекрасной английской кожи.

Хороший парень Джил никогда не был у меня единственным. Все то время, пока мы были вместе, я получала удовольствие и с другими парнями. Одни казались светлячками, загорающимися в теплом чреве июльской ночи — на звенящих бокалами коктейльных вечеринках, среди мерцающих огней, голых плеч, нагретой плоти, влажного соленого воздуха. Они обнимали меня, не успев прикоснуться ко мне. Другие напоминали ртутные всполохи наркоманских трипов, лязгающие ружейные затворы, поршни, двигающиеся туда-сюда и стонущие от напряжения. Третьи скользили, точно серебряные опилки, по отелям, мотелям, гостиницам и пансионам, бились крупной дрожью на хрустящих простынях, разрывая их от угла до угла. Немногие, очень немногие оказывались в моей квартире: незнакомый маскулинный аромат лесного гумуса, хлорки и спермы после радушного приема. Со стуком откинутое сиденье унитаза.

Но только один-единственный подержал мое сердце в своих крупных руках. Недолго. Пока от него ничего не осталось.

Чтобы чем-то заполнить пустоту в своей жизни после смерти Эндрю, я начала работать еще усерднее. К осени две тысячи восьмого года я с головой ушла в работу над журналом и над редактурой своей второй книги «Ненасытные. Что, где, когда, кто и как в американской кухне». Оглядываясь назад, я понимаю, что лучшего времени для написания путеводителя по первоклассным американским ресторанам, чем серьезный экономический кризис, не сыскать. В «Ненасытных» есть огромный раздел, посвященный ресторанам экономкласса. Трудно сбросить со счетов красоту изысканных пиццерий «Джо» или «Папайя Грей», которые закрылись, не выдержав непомерной аренды, однако книга все равно по большей части рассказывала читателю о местах, где посетители платили совершенно непристойные деньги за гедонистические блюда, а подавленный стыд за сумму чека служил их основной приправой.

Американские рестораны вообще стремительно меняют курс. На каждую убеленную сединами «Таверну Фрэнсис», в которой любил отобедать еще Джордж Вашингтон, или «Ойстер Юнион Хауз», открытый еще в начале девятнадцатого века, приходится миллион заведений, которые умирают в первый же год своего существования. Примерно восемьсот из тысячи ресторанов Нью-Йорка закрываются в течение пяти лет после открытия. Жители этого города похожи на сорок, одержимых блеском, слетающихся на сияние звездных фасадов, однако сорок слишком много, а владельцы ресторанов не особо заботятся о качестве продукта. Их эго хочет только денег, кокаина и молодой плоти, обтянутой узкими штанишками и юбчонками, так что рестораны держатся только за счет финансовой силы инвесторов. Эти заведения открываются и закрываются, как глаза в городе, который никогда не спит. Ведь управлять любым рестораном тяжелый труд, и неважно, где он находится — в Нью-Йорке ли, в Сан-Франциско, Кливленде, Берлингтоне, Портленде или заштатном техасском городишке на две тысячи жителей.

Так что мне нужно было поскорее закончить свою книгу. Нет никакого смысла покупать путеводитель по ресторанам, которые уже успели прогореть. Я как можно быстрее должна написать книгу, где указаны только самые лучшие, самые стабильные рестораны и мои от них впечатления. Поэтому свою выборку я начала со старых колонок для «Еды и напитков», затем расширила ее, выйдя за пределы Нью-Йорка и Лос-Анджелеса на потребу огромному ненасытному американскому животу, который лишен какого-либо вкуса. Все это напоминало игру, которую я не собиралась проигрывать.

Шесть недель я пересекала Америку из конца в конец, с одного побережья на другое: из Нью-Йорка в Сиэтл, из Спокана в Миссулу, из Сакраменто в Лас-Вегас, из Тусона в Дэнвер, из Остина в Миннеаполис, из Чикаго в Новый Орлеан, так, точно туго шнуровала корсет, затягивая шнурки между ресторанами высокой кухни, особыми мясными лавками, региональными гамбургерными, молекулярными кухнями и специалитетами. Преследуя интересы этичного критика, я выбирала только те рестораны, в которых уже бывала раньше, — ведь несправедливо судить о заведении, побывав в нем всего лишь раз. Даже у самого именитого ресторатора может выдаться неудачный вечер. И пусть его в этот момент защищает целый штат тщательно отобранных сотрудников, его падение должно быть мягким. Я путешествовала и ела, болтала и пила, прятала свои рыжие волосы под разными шляпами, а тело — под бесформенными балахонами.

Такая жизнь на колесах отнимала кучу времени, но работа хоть как-то затыкала дыру от потери Эндрю. Она потихоньку затягивалась, когда я переезжала из одного отеля в другой. Поначалу почти незаметно, но стоило мне вернуться из вояжа по просторам Америки и погрузиться в удобную тишину, просмотр заметок, свежие записи и редактуру старых колонок, я вновь почувствовала рядом с собой Эндрю, который уже давно был мертв. Мы с ним стали похожи на пожилую супружескую