До сих пор козлобородый категорически отказывался ознакомить нас с Надей с содержанием последней воли Сергея Казимировича — ссылаясь как раз на отсутствие ее официального утверждения Императором. Не понимаю, как тут одно связано с другим, но Антон Игнатьич был непреклонен. Не то чтобы мне так уж важно было знать, как Огинский распорядился своими богатствами, но хотелось хотя бы понимать, кому теперь принадлежит особняк и сколько мы с Морозовой еще сможем здесь жить — прежде, чем новый хозяин выставит нас за дверь. Неопределенность бесила, а еще больше бесил меня сам упертый законник.

Что до Нади, то, придавленная горечью утраты (у Сергея Казимировича она воспитывалась с восьми лет и, естественно, ее привязанность к князю не шла ни в какое сравнение с моей), о сугубо практичных вещах, вроде вероятной скорой потери крыши над головой, девушка, кажется, не задумывалась вовсе. В какой-то момент я даже предположил, что Огинский что-то рассказал ей о своем завещании в их последнем разговоре тет-а-тет. Но на прямой вопрос Морозова сухо заявила, что тема там обсуждалась сугубо личная, и ни о доме, ни об ином имуществе речи не шло.

А то жилье — не личное дело!

— Вот, извольте прочесть, — проговорил между тем Антон Игнатьич, протягивая извлеченный из конверта листок — именно мне, а не Наде.

Документ смотрелся довольно солидно — выполненный на плотной бумаге, с гербом в «шапке» — коронованным черным двуглавым орлом на золотом щите. Но вот беда: ни одной знакомой мне буквы в тексте не содержалось — сплошь какие-то закорючки. Снова та пресловутая глаголица?

Однако признаваться законнику, что не способен прочесть по-русски ни строчки, почему-то показалось мне постыдным. Поэтому, наморщив лоб, с минуту я старательно делал вид, будто внимательно изучаю эту филькину грамоту, затем неопределенно пожал плечами и со скучающим видом передал ее Морозовой.

— И ничего не скажете? — вроде бы даже с ноткой обиды в голосе воскликнул Антон Игнатьич. — Вы хоть приблизительно представляете, чего мне стоило добиться утверждения сего? — последним произнесенным им словом, кажется, можно было горы сворачивать.

Я лишь снова пожал плечами.

— Должно быть, сударь, вы чего-то недопоняли, — покачал головой поверенный. Затем, вдруг перегнувшись через стол, он бесцеремонно выхватил документ из рук Нади, едва тот не порвав: сразу расстаться с бумагой девушка оказалась не готова, но та все же выскользнула из ее пальцев. — Сие же шедевр! — заявил козлобородый, потрясая своим трофеем. — Поэма! «Бородино» от правоведенья! «Полтава» юриспруденции! Нет, я просто обязан зачесть оную вслух! Внимайте! «Милостию Неистощимого Ключа…»

Антон Игнатьич поднес бумагу к глазам, но оказалось, что второпях он повернул документ вверх тормашками, читать же начал, как видно, по памяти. Пока исправлял оплошность — сбился, и вынужден был начать снова:

— «Милостию Неистощимого Ключа, Мы, Борис Восьмой, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский и прочая, и прочая, и прочая, настоящим высочайше утверждаем духовную князя Огинского Сергей Казимировича, почившего в граде Москве июня месяца пятнадцатого числа сего года, в коей связи повелеваем».

Столь длинное предложение законник произнес на одном дыхании, и, дочитав, вынужден был на несколько секунд умолкнуть. А может, умышленно выдержал паузу — для пущего эффекта.

— «Первое, — так и не дождавшись от нас никакой реакции — если вдруг на нее рассчитывал — продолжил наконец чтение документа козлобородый. — Удовлетворить последнюю волю покойного об усыновлении им одаренного Зотова Владимира Леонидовича, возведя оного одаренного в дворянское достоинство и повелев ему отныне именоваться Огинским-Зотовым Владимиром Сергеевичем»… Ну, сего мы и в самом деле ожидали, — небрежно добавил Антон Игнатьич уже явно от себя. — А вот далее… Итак, пункт второй. «Одобрить переход к приемному сыну Огинского Сергея Казимировича, Огинскому-Зотову Владимиру Сергеевичу, титула природного князя!» — торжественно провозгласил чтец. — Каково, а? — самодовольно оскалился он, отрываясь от бумаги. — Супротив всех прецедентов! При наличии возражений сразу от нескольких уважаемых фамилий — и нате вам: «Одобрить!» Вот сие я и называю хорошо сделанной работой!

Что? Серьезно? Князь Огинский-Зотов? Ну и дела! Из грязи в князи, блин…

— Ваша ли в том заслуга, господин законник? — скептически прищурилась тем временем на козлобородого Надя. В отличие от меня, удивленной новостью она не выглядела — разве что самую малость. — Я вот думаю, тут сказался авторитет Сергея Казимировича при дворе!

— Полноте, сударыня, — отмахнулся Антон Игнатьич. — В столице особого авторитета у моего покойного доверителя не было. Провинциальный жандарм, да еще с запятнанной родословной, пусть и старательный служака…

— Не смейте так говорить о Сергее Казимировиче! — вспыхнула Морозова.

— Воля ваша, сударыня, но Москва ныне — захолустье. И не думаете же вы, что о роли деда моего покойного доверителя в приснопамятном польском мятеже в Питере забыли? — невозмутимо покачал головой законник.

— Внук за деда не в ответе! — не унималась девушка.

— В каком-нибудь ином мире сие, может, и так, но, увы, не в нашем, — хмыкнул козлобородый. — Польскими событиями еще и молодому князю будут пенять, — кивнул он затем на меня. — И сыну молодого князя, если таковой народится, и сыну его сына. До седьмого колена!

— У вас какое-то средневековое представление о нравах в Империи, — буркнула Надя. — Теперь не те времена!

— Не те времена настанут, когда Ключ иссякнет, — ответил Антон Игнатьич — должно быть, расхожей поговоркой. — А ныне — так. Ладно, дочту уж… — снова поднял он к глазам гербовой документ. Там дальше уже технические моменты… «Третье. Признать молодого князя Огинского-Зотова Владимира Сергеевича единственным и полноправным наследником имущества покойного князя Огинского Сергея Казимировича. Обязать молодого князя Огинского-Зотова Владимира Сергеевича выделить из полученного наследства десять тысяч империалов в обеспечение достойного содержания воспитанницы покойного князя Огинского Сергея Казимировича, девицы дворянского звания Морозовой Надежды Александровны. Впредь до достижения молодым князем Огинским-Зотовым Владимиром Сергеевичем и девицей Морозовой Надеждой Александровной полного совершенства лет поручить Московскому губернскому предводителю дворянства назначить им достойного опекуна».

— Эй! — снова вскинулась Морозова. — Как это — опекуна?

— А что вы хотели? — почти не пряча злорадства, развел руками Антон Игнатьич. — Все строго по закону. В отсутствие родителей, несовершеннолетнему дворянину положен опекун.

— И назначит его нам граф Воронцов?

— А вы знаете какого-то иного губернского предводителя дворянства в Первопрестольной? — картинно изобразил удивление козлобородый.

* * *