По всей вероятности, Люшков неплохо консультировал японскую разведку и нанес существенный вред советским интересам на Дальнем Востоке.

Японские власти, видя неминуемый крах своей страны, не хотели, чтобы Люшков попал в руки НКВД, где он бы мог много чего рассказать интересного и о деятельности японской разведки. Поэтому перед японцами и встал вопрос о его ликвидации.

В августе 1945 года Люшков под фамилией Маратов был доставлен в Дайрен[17] и поселен в его окрестностях на уединенной даче японской военной разведки. 19 августа он был доставлен в помещение японского специального органа в Дайрене, где капитан Таниока предложил ему принять цианистый калий и добровольно уйти из жизни.

Люшков, по приказам которого десятки тысяч людей были насильственно лишены жизни, никак не хотел расставаться со своей и просил дать ему самолет и отправить к американцам. Предатель правильно предполагал, что американцы с удовольствием пригрели бы его у себя. Японцы обещали подумать и сообщить ему свое решение.

Когда успокоившийся Люшков спускался со второго на первый этаж по лестнице, следовавший за ним капитан Таниока выстрелил ему в голову, но не убил его, а только ранил. Сотрудники Дайренского специального органа вынесли раненого во двор и пристрелили на угольной куче.

После этого останки Люшкова были кремированы в японском военном госпитале и он был захоронен на японском кладбище под фамилией Сато.

Всей этой операцией руководил генерал-лейтенант Янагита Гэндзо, который был взят в плен в Дайрене в августе 1945 года. Первоначально на допросах генерал Янагита утверждал, что Люшков отравился сам. Однако, когда ему предъявили показания военнопленного капитана Таниоки, который рассказал, как все происходило на самом деле, генерал Янагита вынужден был изменить свои показания и сказать правду.

Генерал Янагита выполнил возложенное на него последнее задание, и Люшков не попал в руки советских властей, унеся с собой многие нераскрытые тайны.

Когда Люшков бежал, его объявили во всесоюзный розыск и присвоили кличку «Самозванец». Видимо, не случайно. Беглец был непомерных по себе амбиций: маленького роста, но большого самомнения.

Полвека под страхом смерти

1 апреля 2004 года в газете «Совершенно секретно» была опубликована моя статья «Таинственный беглец»[18]. Признаться, я не очень верил, что эта статья появится, потому что на страницы упомянутой газеты не так просто прорваться, и мне было лестно, что газета заинтересовалась предложенным сюжетом. Появление статьи было едва ли не знаковым событием не столько для меня, сколько для российских читателей, ибо почти никто из них не знал об этой истории, которая пятьдесят лет хранилась в Советском Союзе, а затем и в России в глубокой тайне. Поэтому для многих рассказанное стало откровением.

Статью удалось опубликовать только потому, что 7 февраля того года американская газета «Вашингтон пост» опубликовала статью Барта Барнеса «Две страны — две жизни. Советский перебежчик помог ЦРУ понять КГБ». В ней говорилось о том, что 19 января 2004 г. в США умер некий Мартин Ф. Саймонс, он же Юрий Растворов.

Пятьдесят лет назад это имя на Западе гремело, было на слуху, но нынешнему американскому обывателю оно уже ничего не говорит. А в Советском Союзе и пятьдесят лет назад об этом человеке знал только узкий круг людей — Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев, непосредственные начальники беглеца да работавшие с ним коллеги, которым он подложил порядочную, как говорят, свинью.

Созданная для разбирательства обстоятельств побега комиссия перепроверила всю подноготную Ю.А. Растворова и подтвердила, что он действительно родился в 1921 году в г. Дмитриевске Курской области. Отец был офицером РККА, а мать работала врачом. Вместе с родителями сын немало поколесил по стране.

Когда разразилась война с Германией, сверстники Юры ушли на фронт, а он, как студент Военного института иностранных языков, спокойно изучал японский язык — язык потенциального врага. После трех лет учебы в институте, благодаря стараниям отца, который в это время был военкомом Таганского района Москвы, был направлен в Монголию «совершенствовать японский язык». А в 1944 году полковнику Растворову по линии парткома удалось договориться о приеме любимого сына на службу в НКВД. Как проучившегося несколько лет в институте, его определили сразу на второй курс разведшколы (РАШ), где он продолжил изучение японского языка.

После окончания РАШ Растворова зачислили на службу во внешнюю разведку НКВД и в начале 1946 года командировали в Токио под дипломатическим прикрытием. Однако через полгода его неожиданно вызвали в Москву в связи с поступившей анонимкой на его отца, в которой тот обвинялся как «замаскированный троцкист». На время проверки этого «сигнала» (который не подтвердился) Растворова временно отстранили от работы.

Как раз в это время от советской разведки требовали информацию по Японии. Кремль интересовала не столько Япония, сколько деятельность в этой стране ее реальных хозяев — американцев.

После поражения в августе 1945 года на советскую территорию из Маньчжурии, Северной Кореи, Южного Сахалина и Курильских островов было этапировано около 600 тысяч военнослужащих Квантунской армии и несколько тысяч японцев, работавших в гражданских учреждениях на упомянутых территориях. Они были размещены в лагерях МВД для военнопленных в основном в Сибири и на Дальнем Востоке.

В 1946 году Растворов был включен в состав секретной комиссии, в задачу которой входила вербовка агентуры в лагерях военнопленных для создания в Японии «пятой колонны». Он был командирован инспектировать лагеря для интернированных японцев на территории Хабаровского края. Видимо, работал успешно. Да и как не работать? Японский язык знал прилично. Выгодно отличался интеллигентностью и знанием японских обычаев от грубого лагерного начальства. К нему измученные лагерной жизнью японские пленники тянулись — только выбирай наиболее подходящих. А контингент интернированных, по оценкам вербовщиков, был отменный. Одних генералов в плену оказалось 180 человек! Кроме того, в Маньчжурии было пленено немало родственников государственных деятелей и влиятельных в Японии фамилий, которые были привлекательны как возможные источники информации на перспективу.

К 1950 году основная масса интернированных японцев была репатриирована на родину, и пришла пора Растворову следовать за ними. А ехать в Японию не хотелось. Назначение на работу в эту измученную длительной войной, нищую страну считалось в то время в советской разведке наказанием. К тому же обстановка в Японии для СССР в корне изменилась в худшую сторону. Эйфория от легкой для Советского Союза победы в Маньчжурии прошла. Осудили только главных японских военных преступников. Японией фактически распоряжался американский генерал