я знаю?

Город кончился; движения на дороге почти не было.

— Больше я рассказать не могу. — Она внимательно посмотрела на него. — Доверие ко мне входит в ваше задание.

Он взглянул в ее глаза и с радостью согласился:

— О'кей! Контрабандист к вашим услугам.

Она сжала его руку:

— Спасибо. — Этого было вполне достаточно.

В молчании они ехали через зеленеющий пригород, мимо маленьких деревушек с красными крышами. Ему ужасно хотелось заговорить с нею, но, как известно, королева сама начинает разговор.

— Вы бы изложили мне хоть какие-то детали, — наконец собрался он с духом, когда они уже въезжали в Роскилле. — План действий и так далее.

— Потом, — сказала она. — День слишком хорош.

Он не мог прочитать выражения ее лица, но какая-то мягкость была в очертаниях ее губ. «Да, — подумал он, — при такой жизни, как у тебя, нужно не упускать все хорошее, пока есть возможность».

Они проехали мимо огромного собора с тремя шпилями.

— Ничего себе церковь, — сказал Локридж, жалея, что не может найти лучших слов.

— Здесь похоронена сотня королей, — ответила она. — Но под базарной площадью — еще более древние развалины собора святого Лаврентия; а до того как его построили, там был языческий храм с вырезанными на фронтонах драконами. Это ведь была королевская резиденция Викинга Денемарка.

От этих слов его почему-то бросило в дрожь. Однако ее мрачное настроение тут же прошло — словно ветер прогнал тучу. Она улыбнулась:

— Вы знаете, что современные датчане называют Персеиды слезами святого Лаврентия? У этого народа очаровательные фантазии.

— Вы как будто сильно интересуетесь ими? — заметил Локридж. — Поэтому вы хотели, чтобы я. изучал их прошлое?

Тон ее голоса стал жестким.

— Нам необходимо прикрытие — легенда — на случай, если за нами станут следить. Любознательность археолога — отличное объяснение того, почему мы там роемся в этой древней земле. Но я уже сказала, что не хочу думать сейчас об этих проблемах.

— Прошу прощения.

И снова Сторм Дарроуэй поразила его внезапной переменой.

— Бедный Малькольм, — сказала она, поддразнивая. — Неужто тебе так трудно сидеть без дела? Слушай, мы же будем парой туристов; нам придется ночевать в палатках, есть и пить в гостиницах для бедных, пробираться по всяким закоулкам, через тихие деревушки — отсюда и до Швейцарии. Давай начнем играть нашу роль.

— Ну, — сказал он, желая доставить ей удовольствие, — бродяга из меня отличный.

— Ты много путешествовал — кроме полевых работ?

— Вроде того. «Голосовал» на дорогах, ездил на Окинаве во всякие глухие местечки, когда отпускали на побывку, провел отпуск в Японии…

У него хватало ума оценить ту ловкость, с которой она переводила разговор на его прошлое. Но рассказывать о себе было от этого не менее приятно. Не то чтобы он был склонен к хвастовству, но если прекрасная женщина проявляет такой интерес, почему бы не доставить ей удовольствие?

«Дофин» мягко прокатился через остров, Ринстед, Соре Слагельсе и въехал в Корсер на Бельте. Здесь надо было садиться на паром. На нем Сторм — она милостиво разрешила называть ее по имени; это было словно посвящение в рыцари — повела его в ресторан.

— Самое время позавтракать, — сказала она, — тем более что напитки в интернациональных водах не облагаются налогом.

— Ты хочешь сказать, что этот пролив — интернациональный?

— Да, где-то около девятисотого года Британия, Франция и Германия созвали конференцию и с трогательным единодушием решили, что проливы, пролегающие через середину Дании, являются частью открытого моря.

Они заказали выпивку.

— Ты до черта много знаешь об этой стране, — сказал Локридж. — Ты что, датчанка?

— Нет. У меня американский паспорт.

— Может, по происхождению? Ты на американку не похожа.

— А на кого же я похожа?

— Бог знает. Вроде всего понемногу, а вышло лучше, чем любая из составляющих.

— Что? Южанин одобряет расовое смешение?

— Брось, Сторм! Я не верю в эту чушь насчет того, хочешь ли ты, чтобы твоя сестра вышла замуж за черного или желтого. У моей сестры достаточно мозгов, чтоб самой выбрать подходящего парня, — неважно, какой он расы.

— Однако раса существует. — Она подняла голову. — Нет, не в извращенном понимании двадцатого века. Нет. Но в генетических линиях. Есть хороший материал, есть и дрянь.

— М-м-м… Теоретически. Только как их разделить, покуда они не проявят себя?

— Это возможно. Начало уже положено исследованиями в области генетического кода. Когда-нибудь смогут определять, на что человек годится, еще до его рождения.

— Мне это не нравится, — покачал головой Локридж. — Я за то, чтобы все рождались свободными.

— А что это значит? — Она рассмеялась. — Свободными делать что? Девяносто процентов этого биологического вида по природе своей — домашние животные. Свобода может иметь значение только для остальных десяти из ста. Но сегодня вы и их хотите превратить в домашних животных. — Она поглядела в окно, за которым на воде играли солнечные блики и кружились чайки. — Ты говорил о стремлении цивилизации к самоубийству. Только жеребец может вести за собой стадо кобылиц, но никак не мерин.

— Возможно. Но уже был эксперимент с наследственной аристократией, и посмотри, что получилось.

— Ты полагаешь, ваша pour ainsi dire[603] демократия может дать что-то лучшее?

— Не толкуй превратно мои слова, — ответил Локридж. — Я бы не отказался быть выродившимся аристократом. Просто нет такой возможности.

Сторм сбросила маску надменности и рассмеялась:

— Спасибо. Мы ведь чуть не начали говорить серьезно, а? А вот и устрицы.

Она так умно направляла разговор, непринужденно болтая за столом, а потом и на покачивающейся палубе, что он едва заметил, с какой ловкостью она увела разговор от себя.

Они снова сели в машину в Нюборге, проехали по Фюну через Оденсе — родной город Ганса Христиана Андерсена.

— Это название означает «Озеро Одина», — сообщила Сторм, — и когда-то здесь приносили людей ему в жертву.

Наконец, переехав по мосту, они оказались в Ютландии. Локридж предложил сменить ее за рулем, но Сторм отказалась.

По мере того как они продвигались на север, рельеф местности менялся, она становилась менее населенной; под ослепительным высоким куполом неба виднелись гряды холмов, заросших лесом или цветущим вереском. Время от времени Локридж замечал дольмены, покрытые грубо вытесанными каменными плитами, контрастно подсвеченные заходящим солнцем. Он что-то сказал по их поводу.

— Они стоят здесь с каменного века, — отозвалась Сторм. — Им четыре тысячи лет, а то и больше. Примерно такие же дольмены встречаются на Атлантическом побережье и по всему Средиземноморью. То была крепкая вера. — Ее руки вцепились в руль, она смотрела прямо перед собой на тянущуюся ленту дороги. — Те, кто принес с собой эти погребальные обряды, поклонялись