Шрифт:
Закладка:
— Ладно, ладно, усовестили, — отмахнулся он от нас, слегка отвернувшись и махнув рукой. — Поработаю на будущих детей.
— О, кстати… — встрепенулся старик.
— У тебя уже девушка есть? — опередил я его.
Момодзи хорошо, а Момодзи и Дэн еще лучше.
Беркутов ждал меня на первом этаже отеля в небольшом ресторанчике.
— Мог бы и у Щукина меня подождать, — поздоровался я с ним за руку.
— Мне здесь комфортней, — ответил он.
— Надеюсь, — направился я клифту, — ваш конфликт мне не аукнется?
— Между нами нет конфликта, — покачал головой Жень-Жень. — Просто не хотел сидеть с ним неизвестно сколько, дожидаясь тебя. Говорить нам, по сути, не о чем, все уже давно сказано.
Поднявшись на восемнадцатый этаж, нашли номер Щукина и, постучавшись, стали дожидаться хозяина. Дверь открыл внушительного вида старик. Сразу видно, в молодости ему не были чужды штанга и гантели, да и сейчас наверняка занимается. Мясистый нос, надбровные дуги чуть больше обычного, залысина с короткими седыми волосами и густые усы с бородой. Тоже белоснежно-седые. Из одежды — черная рубашка со стоячим воротничком и такие же черные брюки.
— Мелковат, — произнес он, разглядывая меня. — Еще меньше, чем я думал.
У русских это что, национальная фишка — знакомиться со мной подобным образом?
— Зато попасть трудно, — процедил я.
— И не поспоришь, — хмыкнул Щукин. — Проходите, — посторонился он.
Зайдя, само собой, осмотрелся. Ничего так, респектабельно. Попали мы в гостиную, и из нее было всего два выхода — один, по-любому, в спальню, а второй — фиг знает. Усевшись в кресло, на которое махнул Щукин, стал наблюдать, как тот наполняет бокалы у бара. О, и стакан с соком.
— Наверное, стоит представиться по-людски, — протянул мне стакан подошедший старик. — Щукин Антон Геннадьевич, — передал он один из бокалов Беркутову, после чего сел в пустое кресло. — Боец ранга Мастер, стихия огня. Раньше принадлежал клану Дориных, ныне, как ты знаешь, уничтоженному, — замолчав, покрутил он у глаз своим бокалом с чем-то красным, после чего сделал глоток и продолжил: — Занимал должность главы первой тысячи до Беркута, — кивнул он на Жень-Женя, — после чего был назначен телохранителем одного из сыновей главы клана, но, как видишь, не уберег. После окончания войны принес клятву верности главе рода Тюниных, после его смерти свободен, как ветер в поле. Вопросы?
Помолчал раздумывая.
— Чем занимался у Тюниных?
— В основном обучением тех, на кого укажет глава, но по факту всем понемногу.
То есть он не был телохранителем главы и не проморгал второго подопечного. Это радует.
— Есть мысли, кто мог навести на вас артиллерию под Байкалом?
На этот вопрос он ответил не сразу, предварительно глянув на Беркутова и немного подумав.
— Нет. Из тех, кто знал координаты штаба, сейчас в живых только я, Беркут и старейшина рода Симоновых. Тогда он был главой, но смерть двух старших сыновей под той самой артиллерией сильно его подкосила. Он почти сразу после окончания войны… настоящего окончания, — уточнил он, — передал пост своему последнему сыну, а ему тогда чуть больше двадцати было. Беркутов? Не верю, он у нас фанатик, — на что сам Жень-Жень просто фыркнул. — Симонов? Видел бы, во что он превратился после Байкала, тоже не поверил бы. Я? — усмехнулся он. — Ну, как вариант. Правда, немного безумный, но вариант. Мало ли какую я обиду на Серегу затаил. Может, и правда был готов жизнь положить.
— Просто скажи прямо, что это не ты, — изобразил я усталость от его словоблудия.
— Не я, — усмехнулся он в очередной раз, сделав глоток из бокала.
Не врет. Получается, тот самый Симонов? Как-то мне плевать на данный момент.
— Что ж, — покрутил я свой стакан в руке. — Пока вопросов больше нет. Тогда моя очередь рассказывать, так? Хм, — задумался я о том, что можно рассказать. — Сакурай Синдзи, шестнадцать лет. Ранг Ученика в рукопашном и стрелковом бое. В десять лет остался без родителей, которые меня фактически бросили. При помощи соседей, которые меня подкармливали, протянул достаточно, чтобы втереться в доверие к хозяину одного из токийских клубов. На пару смогли поднять популярность этого клуба. Мужик оказался правильный, и в деньгах я особо не нуждался; правда, начал копить на свое дело, и все вернулось как было. Дело я все же открыл. После нескольких перестановок личного состава, пары смертей и кучи нервов все же смог называться хозяином в этой конторе. С тех пор причин для… перестановок не наблюдается. Рассчитываю на герб в ближайшем будущем, насколько ближайшем — не знаю, но до старости ждать не намерен. Могу и сейчас, в принципе, кипеш начать, но тогда, боюсь, вы первые пострадаете.
— Мы сюда приехали не на заднице ровно сидеть, — подал голос Беркутов.
— Зачем ты сюда приехал, я уже не уверен, — склонил голову набок, — а вот гражданские хотят именно этого.
— Кхм, — замялся он.
— Смысл своих планов и чаяний я вам не раскрою, рановато, но после герба нацелюсь на клан.
— Кхе, — чуть не подавился Щукин. — Высоко берешь.
— Все реально, пояснять не буду, спроси у Жень-Женя. Я ему как-то объяснял.
— Было дело, — кивнул Беркутов.
— Главная проблема сейчас — это наша общая слабость. Даже для первого пункта, то есть герба, а уж для клана там и вовсе… — махнул я рукой. — Впрочем… — задумался я, — глаза стараюсь держать открытыми, может, и появятся новые варианты.
— Чем мне предлагаешь заниматься? — спросил Щукин.
— Пока не знаю, — пожал я плечами, — уж больно неожиданно ты появился.
И только сейчас осознал, что общаюсь на «ты» с незнакомым человеком, который прожил больше, чем я в обеих жизнях, и пока он как минимум не работает на меня, это все же невежливо. Но старик первой же фразой в дверях настроил меня на такое обращение и ни разу не поправил. Даже намеком.
— Да как-то так получилось, — произнес он задумчиво, уставившись в свой бокал. — А скажи-ка мне, парень, есть ли у тебя враги?
— В целом или насчет повоевать?
— И то, и другое, — ответил старик.
— Враги есть, я, правда, еще не знаю, кто они, но есть.
— Это как? — поинтересовался Щукин.
— На меня несколько раз напали, с жертвами, но кто это был, все еще выясняется.
— Понятно.
— Так вот, враги есть, есть и недоброжелатели, но с ними мне воевать сейчас не с руки. Зато есть одна мысль, которую надо обсудить всем миром, и если мы к чему-нибудь придем, то где-то