Шрифт:
Закладка:
Подошло Рождество.
Риду было трудно называть праздник зимнего солнцеворота иначе, во всяком случае мысленно. И вот Дева Бритомартис дала жизнь Астерию, которому предстояло умереть, чтобы воскреснуть весной, летом и все время сбора урожая царствовать со своей супругой Реей и наконец отступить и исчезнуть перед старухой Диктинной. У атлантидцев, думал Рид, было меньше причин ликовать в свой зимний праздник, чем у обитателей угрюмых северных стран. Но они жили в большой близости со своими богами и отмечали этот день процессиями, музыкой, танцами (после того как девушки кончали танец с быком на городской арене), обменом подарками и добрыми пожеланиями, а в заключение — пирами, которые нередко переходили в оргии. Радостные приготовления начинались еще за месяц.
Эрисса водила Рида повсюду, насколько позволяли ее обязанности и его дела на верфи. Его целью было подыскать подходящую команду для будущей галеры, однако в эти дни его и ее наперебой зазывали на чашу вина, на трапезу и для дружеской беседы в любые часы до поздней ночи. И причина заключалась не просто в том, что ее присутствие сулило удачу дому, который она посещала, а он был знаменитостью — и пользовался бы еще большей популярностью, не будь он таким замкнутым и склонным к грустным раздумьям. Просто атлантидцы радовались каждому новому человеку, каждой новости, как свойственно общительным, гостеприимным людям.
Часто он заражался веселостью своих хозяев и Эриссы. Может быть, отыщется способ спасти их, думал он. Постройка галеры продвигалась успешно и сама по себе была очень увлекательна. Так что, выпив несколько ритонов приятного вина, чувствуя на себе взгляд Эриссы, озаренной мягкими лучами светильников, дослушав рассказ старого морехода о том, как он плавал в Колхиду, на Оловянные острова, в Янтарное море… и как один раз буря пригнала его, черт побери, не иначе как в будущую Америку, где он три года строил новый корабль, когда ему наконец удалось заручиться помощью Раскрашенных Людей, и переплыл на нем реку Океан… Рид расслаблялся и, в свою очередь, начинал им рассказывать о собственной родине то, что им было легче всего понять.
А потом, когда они шли к своей лодке и факелы в их руках, брызгая смолой, то выхватывали Эриссу из ночного мрака, то снова погружали в тень, ему начинало казаться, что он и сам толком не понимает то, о чем рассказывал.
Следующий день после солнцеворота занялся ясный и тихий. В городе и крестьянских хижинах люди отсыпались после бурного празднования, на островке — от церемоний и обрядов. Рид, участие которого и в том и в другом было самым ограниченным, проснулся рано. Он вышел побродить по росистым тропинкам сада и увидел поджидавшую его Эриссу.
— Я надеялась, что ты выйдешь, — произнесла она еле слышно, и длинные ресницы опустились. — Сегодня… свободное время… для всех. И я подумала… я упаковала корзинку с едой… Я подумала, что мы могли бы…
Они направили лодку не в город, а дальше в известную ей бухточку. Им пришлось плыть в тени вулкана, но и он в этот день был спокоен. В прозрачной воде шныряли серебристые рыбки. Привязав лодку, они перешли через кряж — самый узкий на Атлантиде — и спустились к морю. Эрисса знала эти холмы не хуже, чем всех быков, которые в отдалении величественно дремали на совершенно безлюдных лугах возле набитых сеном кормушек. Тропа вывела их к заливчику на южном берегу, с трех сторон загороженному высокими обрывами. С четвертой до горизонта простиралась сверкающая синева. У берега вода была зеленой, золотистой и такой прозрачной, что видны были мелкие камешки на дне в десятке ярдах от песчаного пляжа, на который ласково накатывались маленькие волны. Ветра не было. Темные обрывы впивали солнечный свет и отражали его.
Эрисса расстелила скатерть, разложила на ней хлеб, сыр и яблоки, а потом поставила сосуд с вином и две чаши. На ней была простая юбка. Плащ и сандалии она сбросила — в этом укромном уголке было очень тепло.
— Какой вокруг мир, — сказала она.
Рид тяжело вздохнул, Эрисса посмотрела на него.
— Почему ты грустишь, Данкен? Потому что никогда не вернешься к себе домой? Но… — Он заметил, что она покраснела и наклонилась над скатертью, переставляя чаши. — Ты же можешь найти новый дом. Ведь правда?
— Нет, — ответил он.
Она испуганно посмотрела на него:
— Почему? Тебя ждет кто-то?
И он вдруг понял, что никогда не говорил с ней о Памеле.
— Я тебе не говорил… — пробормотал он. — Так приказала ариадна. Но я думаю… я знаю, что попал сюда не случайно.
— Ну конечно! — шепнула она. — Ведь ты был принесен по воздуху, а это чародейство…
Он не решился ничего добавить. Они молча смотрели друг на друга.
Он подумал: «О, находить объяснения несложно, и уж у Памелы (нечестно — у меня!) их набралось бы с десяток. Эта девушка созрела для любви, и тут являюсь я, таинственный и, следовательно, притягательный чужестранец. А я познакомился с ней, какой она будет, и влюбился так же, как влюблялся в прошлом — моем прошлом. Не слишком глубоко и ненадолго, так что это только оттеняло удовлетворение, которое я находил в браке с Памелой. Но как может любая женщина выстоять против девушки, какой она была? Да и любой мужчина тоже?»
Он подумал: «Внезапно у меня появилась новая цель — избавить ее от того, что пришлось перенести той Эриссе».
Он подумал: «Эти глаза, эти полуоткрытые губы! Она хочет, чтобы я поцеловал ее, она ждет. И она права. Но не больше… сегодня на большее я не осмелюсь, не осмелюсь сказать ей всю правду. Пока. Но ведь та Эрисса говорила, что мы… Но это в том будущем, от которого я должен ее оградить… Опять размышления! Я слишком много размышляю, я впустую растрачиваю эти дни на размышления».
Он наклонился к ней. Вверху пронзительно крикнула чайка. На ее крыльях вспыхнул солнечный свет.
Глава 14
— Да, у твоих друзей все хорошо, — сказал Диорей. — Они шлют тебе приветы.
Рид старался сдерживать раздражение. Они сидели вдвоем в дальнем помещении храма, куда американец увел афинянина, когда Лидра отпустила того после долгой беседы с глазу на глаз. Улыбка Диорея оставалась невозмутимо благодушной, он удобно развалился на каменной скамье.
— А чем они занимаются? — спросил Рид.
— Ну, Улдин объезжает лошадей и обучает юношей для своего конного отряда. Вернее, собирается. Тут много всяких помех,
