жарить яичницу так и не научилась… Конечно, у неё были помощницы, к которым она относилась, как к дочкам. И всё-таки в последние годы Уланова, несмотря на болезнь желудка, частенько питалась бутербродами.

Уланова наотрез отказывалась публично отмечать юбилеи. Её считали отшельницей. Что ж, она не первая и не последняя отшельница в искусстве ХХ века. Можно вспомнить Грету Гарбо, писателей Джэрома Селинджэра и Сэмюэла Беккета, кинорежиссёра Ингмара Бергмана. Они (каждый – по-своему) стремились к уединению с ещё большей страстью, чем Уланова говорила: «Раньше в Петербурге ходили конки. На лошадей надевали шоры, чтобы ничто их не отвлекало. Вот в таких «шорах» я и проходила почти всю свою жизнь. Чтобы ничто не мешало работать, думать о своей профессии. Самое комфортное для меня состояние – одиночество».

Во всей империи советской культуры было три дважды героя: Михаил Шолохов, Георгий Марков и Галина Уланова. Первый – писатель-классик, второй – многолетний глава Союза писателей, литературный маршал и – балерина. А ведь сколько было одарённых и обласканных наградами художников, композиторов, режиссёров, актёров… Галина Сергеевна Уланова говорила: «От балерины ничего не остается». И действительно: детей у неё не было. Незадолго до смерти она уничтожила личные бумаги и в том числе дневник – единственный документ своей потаённой жизни… «От балерины ничего не остаётся»? Кроме бессмертной легенды. Кроме талантливых учеников и завораживающих кинокадров, которые, конечно, не сравнить с живым балетом, но уникальность Улановой видна и на самом скверном целлулоиде.

Глава 6

Майя Плисецкая. Недорисованный портрет

Начать разговор и Майе Плисецкой мне бы хотелось словами друга и почитателя балерины – поэта Андрея Вознесенского, написавшего яркое эссе «Портрет Плисецкой»:

…В ее имени слышится плеск аплодисментов. Она рифмуется с плакучими лиственницами, с персидской сиренью, Елисейскими полями…. Она ввинчивает зал в неистовую воронку своих тридцати двух фуэте, своего темперамента, ворожит, закручивает: не отпускает…

…Есть балерины тишины, балерины-снежины– они тают. Эта же какая-то адская искра. Она гибнет– полпланеты спалит! Даже тишина ее– бешеная, орущая тишина ожидания, активно напряженная тишина между молнией и громовым ударом…

…Она самая современная из наших балерин. Век имеет поэзию, живопись, физику и нащупывает современный полет балета. Она– балерина ритмов ХХ века. Ей не среди лебедей танцевать, а среди автомашин и лебедок! Я ее вижу на фоне чистых линий Генри Мура и капеллы Роншан…

…Ее абрис схож с летящими египетскими контурами. Да и зовут ее кратко, как нашу сверстницу в колготках, и громоподобно, как богиню или языческую жрицу, – Майя.

Что можно добавить к этим поэтическим формулам Андрея Вознесенского, которое он назвал? Именно так и нужно писать об этой удивительной балерине – ассоциативно, метафорично. В этом эссе есть фундамент классики и дух модерна – как и в артистической судьбе Плисецкой.

Илл.25: На сцене Майя Плисецкая

ХХ век стал великой эпохой в истории балета. И он прошёл под знаком двух явлений – Улановой и Плисецкой. Они как небо и земля. В каждой есть все стихии, но Уланова более воздушна, эфемерна, а Плисецкая – из мира людей, она земная.

У Майи Плисецкой есть недруги. А иначе и не бывает, когда художественный гений соединяется с ершистым нравом, без которого сценический феномен Плисецкой непредставим. Подчас её демонизируют. В каждом гениальном художнике живут и Одетта, и Одиллия – особенно в восприятии публики… Но восторженных поклонников неисчислимо больше. Так будет и полвека спустя, и позже, потому что, на счастье, искусство Плисецкой увековечили кинооператоры. Камера обедняет балет, опресняет, полного впечатления от спектакля телезритель не получает, но всё-таки десятки часов на видео – это дорогой подарок от Плисецкой всем любителям искусства. Великолепный спектакль сорокалетней давности или документальный фильм Василия Катаняна «Майя Плисецкая» сегодня можно без особого труда найти в Интернете и посмотреть на любом континенте, убеждаясь в том, что подлинное искусство не устаревает. Сама Майя Плисецкая всегда придирчиво просматривала все записи и в процессе работы над фильмом, и после. И режиссёр Катанян постоянно слышал от неё: «Смыть, сжечь! Умоляю, выкради и сожги!». Она никогда не была довольна собой. Здесь недокрутила, там неправильно прошлась. Успех грандиозный – ну и что? Не получилось! Повторяла слова Раневской: «Неудачно сняться в фильме – значит, плюнуть в вечность». Это не кокетство и не дежурный призыв к трудолюбию, это вечная суть Плисецкой.

Она прожила на сцене несколько жизней и в каждой была победительницей. Плисецкая с её поразительно высоким и лёгким прыжком, с её темпераментом и артистизмом достигла совершенства в «Дон Кихоте» и в классических балетах Чайковского, которыми всегда гордился Большой. Но, начиная с «Кармен-сюиты», она стала первой всесоюзно известной звездой «модернистского» балета. И это не было «прихотью гения», всё делалось по гамбургскому счёту, и модернистские образы Плисецкой вошли в историю Большого на равных с классическими. Это уникальная, неповторимая судьба в искусстве.

В энциклопедии перечисление регалий балерины занимает немало строчек самым убористым шрифтом. Создаётся впечатление триумфального пути: в двадцать шесть лет, ещё при Сталине – заслуженная артистка РСФСР, через пять лет – народная артистка РСФСР, ещё через три года – народная артистка СССР. Ещё через пять лет – Ленинская премия, которую можно было получить только один раз в жизни. В 1967-м – первый орден Ленина, высший орден страны, а в 1985-м – высший из высших орденов – Звезда Героя Социалистического труда. В новой России – одна из восьми кавалеров всех четырёх степеней ордена «За заслуги перед Отечеством» и единственная из них, кто награждён и Звездой Героя! Выходит, Майя Михайловна Плисецкая – самый главный орденоносец современной России. Не меньше впечатляет список иностранных наград. Отрадно, когда официальное признание приходит к людям, чуждым карьеризма. Плисецкая всегда была окутана музыкой, в политических играх заметного участия не принимала.

Плисецкая была законодательницей мод, эталоном стиля для многих женщин СССР. Однажды – в пуританские шестидесятые – в новогоднем «Голубом огоньке» она даже продемонстрировала моды. С долей иронии, непринуждённо. А зрительницы зорко следили и что-то записывали в тетрадки, а потом просили Гостелерадио повторить этот «Огонёк».

Раньше про великих художников, музыкантов, артистов говорили: «Такие рождаются раз в сто лет». Никто не знает, появится ли когда-нибудь новая Плисецкая – через сто, через двести лет… Сможет ли девчонка нового времени, с колыбели привыкшая половину проблем передоверять компьютеру, вкладывать в танец ту интенсивность чувств, которая была и есть у Плисецкой? Сможет ли так самозабвенно служить искусству? Этого мы не знаем. Зато