– Мария Ильинична мастерски отыгрывает бабку в маразме, особенно перед разными чиновниками, коммивояжерами и свидетелями Иеговы. Да и к тому же она дала операм всего лишь ксерокопии документов. Она же не нотариус, копию не заверяла, да и вообще плохо видит.

– Она кто? – Я посмотрела на Назара. – Она зовет тебя по имени, как близкий человек. Это не слишком личный вопрос? Если так, то я…

– То что? Извинишься и уйдешь? – Он улыбнулся, и лучики морщинок разбежались от уголков его глаз к вискам. Вдруг вспомнилось, как он назвал меня своей девушкой, а я разревелась прямо там, на шоссе сто девять. Хорошо, что никто не видел это позорище. – Может, пора уже определиться с планами на будущее, раз уж ты сидишь в моей спальне в одном халате, который я уже минут десять мечтаю с тебя снять.

Я молчала, и тогда он со вздохом пояснил:

– Мария Ильинична моя несостоявшаяся мачеха. Они с отцом жили несколько лет вместе, но до свадьбы у них дело так и не дошло. Они расстались, когда мне было лет двенадцать. Она уехала из Медведино, мы с отцом остались. Я встретил ее полтора года назад в каком-то фонде. Встретил и позвал сюда. Надоело быть одному. Катарина исчезла, семейная жизнь не задалась, захотелось иметь кого-то родного рядом, кого-то, к кому можно повернуться спиной и не получить нож под лопатку. – Что-то появилось в его голосе, какая-то горечь, от которой у меня защемило внутри. – Так как насчет определения? – Мужчина положил руку мне на колено, я сделала очередной глоток бульона. – Кто ты мне? Кто ты себе и что натворила, раз так боишься полиции? Откуда эта тень в глазах? И этот страх?

Руки задрожали, и чашка с бульоном стукнулась на зубы. Я поставила ее на поднос. Видимо, пластырь все же придется содрать и обнажить рану. А это не очень приятное зрелище.

– Убила кого-нибудь? – Назар стал разминать мне плечи. Тон был шутливый, но то, что я не ответила, насторожило мужчину. – Серьезно? – Его руки замерзли.

– Нет, – ответила я, и он провел по моей шее. Так и хотелось наклонить голову и потереться щекой об его руку. Хотя бы на прощание.

– Тогда что? Чем ты занималась в компании этого мошенника? Шантажом? Вымогательством? Выманивала у бабушек пенсию?

– Нет, и не потому, что такая хорошая, а потому, что пенсии – это не наш размер. Слишком мелко для Михаила.

– Так чего же ты стесняешься? Не вымогательства и шантажа, а чего?

– Подсела на героин. И это было еще до Михаила.

Он присвистнул.

– Дорогое удовольствие.

– На самом деле не очень. Кокаин дороже. – Я не знала, куда деть руки, сцепила пальцы и положила на колени. – Но это удовольствие, скажем так, постоянное, а деньги имеют свойство заканчиваться.

Назар вдруг взял меня за руку и закатал рукав халата.

– Они давно зажили. По первости, когда я уже подсела, но думала, что в любой момент могу соскочить, кололась в ноги, их спрятать проще, чем руки.

– Давай я скажу, что вижу. – Он провел пальцами по плечу. – Я вижу оступившуюся девочку, которая упала в яму, а потом нашла в себе силы выбраться из нее. И эта девочка даже не представляет, насколько она сильная.

– Не надо, – попросила я, чувствуя, что еще немного и разревусь, так и не рассказав всего. А это нужно сделать. Нужно содрать пластырь. – Это еще не все. – Назар наклонился и поцеловал меня в шею. – Как я уже сказала, деньги имеют свойство заканчиваться. В один день закончились и у меня.

– Ты воровала? – тихо спросил мужчина, я ощутила его горячее дыхание на своей коже.

– Нет… То есть да. Но на кражах меня не ловили.

– А на чем ловили?

Я набрала воздуха, как перед прыжком воду, и выпалила:

– На занятии проституцией. – Я почувствовала, как он окаменел. Как руки, еще минуту назад бывшие такими нежными, напряглись. – Когда деньги кончаются, дилеры с удовольствием принимают оплату натурой, особенно от новеньких. – Назар выпрямился. – А когда девчонки надоедают, они подгоняют их другим желающим. Тариф простой: один минет – одна доза.

– Черт! – Мужчина встал, а у меня не хватило смелости посмотреть ему в глаза.

– Меня пять раз арестовали разных притонах и даже на секс-вечеринках. Мерзкое дело на самом деле, но тогда меня это не волновало, только очередной укол.

– Сколько? – хрипло спросил Назар. – Сколько их было?

– Серьезно? – Я все-таки повернулась, глаза мужчины горели. – Тебя интересует количество? Прости, не считала, но заселить небольшой городок хватит. Имен не помню, список составить не могу.

– А что помнишь? Только их…

Он не договорил. Не смог. Выпрямился, сжал кулаки, развернулся и вышел из спальни. Дверь хлопнула. Я вздрогнула и обхватила себя руками.

Вот и все, пластырь содрал, и рана оказалась столь неприглядной, что Назар не выдержал. Не хочется признавать, но в чем-то Михаил оказался прав. Правда – штука неприятная. Я снова услышала далекую песню, что так напоминала плач.

Мне самой хотелось даже не плакать, хотелось завыть в голос. А еще швырнуть в стену чем-нибудь тяжелым. Хотелось выскочить за дверь, догнать Назара и попробовать объяснить… Нет, не объяснить, а сказать, как жаль, что я не могу изменить прошлого.

И это прошлое только что лишило меня шанса на будущее.

Дыши, Ринка, просто дыши. Это уже немало. Я встала с кровати и вернулась ванну. Одежда валялась на полу, грязная и отвратительно пахнущая. Будь это иначе, я бы тут же натянула ее на себя и сбежала. На этот раз окончательно. Всяко лучше, чем снова посмотреть в глаза Назару и услышать его голос:

«А что помнишь? Только их…»

«Члены»– он хотел сказать «члены».

Я поняла, что дрожу. Почему же так холодно? Лучше уж я думать о холоде и об одежде, чем о том, что здесь произошло. Лучше слушать тихие стенания из люкса, чем собственные мысли. Можно, кстати, уйти в халате. Точно, и поймать попутку. Ага, давно тебя незнакомые мужики в машине не трахали? Успела соскучиться? Есть все шансы освежить воспоминания.

– Не хочу! – четко произнесла я. И поняла, что это правда. Как бы я не желала снова вогнать в вену шприц, возврата к старому не будет. – Лучше сразу сдохнуть, навести двойную дозу, и вся эта ерунда станет совсем неважной.

Вот только жизнь Назара – не ерунда. У нас… У него совсем не осталось времени. И если библиотекарь не ошибается, то сегодня вечером кто-то перережет ему горло. Стоп! Я бросилась к окну, за которым уже собрались вечерние сумерки. Вот черт! Что же делать?

Далекий плач ввинчивался в уши, сопровождая мои бестолковые метания. В том чертовом люксе продолжала петь женщина.

– А ну заткнись! – рявкнула я. – Иначе сама тебя заткну!

Странно, но дух из люкса тут же замолчал. Почему раньше мне такое простое решение в голову не пришло? Почему я вообще бежала от этого? Почему, так боялась того, что видела? Того, что отличалось от привычной картины мира? Сейчас от страха не осталось и следа. Ни неприятия, ни отторжения. Сейчас мне стало наплевать почти на все. Кроме Назара. Я должна хотя бы рассказать ему о том, что нашел библиотекарь. О ритуале шамана, потерявшего свое место силы.