Шрифт:
Закладка:
– Ну что, прокатиться надо бы, – сказал я, вроде как ни к кому не обращаясь.
Лена тут же ринулась к переднему сиденью. Хозяин машины, флегматичный дядечка лет пятидесяти, которого звали Аркадием Степановичем, сказал:
– Да вот тут вокруг гаражей проедьте, дорогу чистили, а сейчас здесь и нет никого. Я тут подожду.
Ну да, что переживать, Томилина ведь его хорошая знакомая, никуда не скроется.
– На руки полейте, пожалуйста, – попросил я его. – Не хочется в машину лезть в таком виде.
Я стащил с себя спецовку, которую надевал прямо поверх одежды, помыл руки и сел рядом с будущей хозяйкой.
– Поехали? – спросила Лена.
– Кто из нас за рулем? Давай осторожно.
Да уж, тот, кто дал ей права с третьей попытки, выписал Томилиной неплохой аванс. Учиться да учиться тут еще. Короче, если мне куда-нибудь надо будет, я Лену не буду просить подвезти. О чем и сообщил ей. Она даже обидеться толком не смогла, так сосредоточена была на том, чтобы не выпустить руль из рук и ни на секунду не упустить из виду дорогу.
– Так, давай поменяемся местами, – сказал я ей. – А то мы до вечера вокруг этих гаражей кататься будем.
– Ты куда поворачиваешь? – спросила Лена через пару минут, когда я свернул с дороги на колею, ведущую к посадке.
– Надо же попробовать, как она по снегу идет. А то в тепличных условиях да по ровной дороге любая таратайка проедет. А тебе на ней кататься.
Ну вот, как я и думал, здесь находится место, куда ездят парочки, которым негде провести время. За кустарником машину с дороги не видно, ехать недалеко. Сделали свое дело, развернулись и уехали.
Томилина сразу поняла, в чем суть мероприятия по проверке проходимости автомобиля в сложных дорожных условиях. Да и сам факт покупки такого масштаба на любую даму подействует, как самый мощный афродизиак. Так что начали мы лихорадочно обниматься и целоваться на переднем сиденье, а потом переместились на заднее.
Раздеть женщину в зимней одежде – это тот еще квест. А ведь потом надо еще помочь одеться обратно!
Проверку машина прошла и была признана годной по всем параметрам. Небольшой инцидент с ударом лба Лены о стекло был сочтен не влияющим на оценку.
– Ну что, будешь брать? – спросил я, переводя дыхание. – Амортизаторы хорошие. И печка… Не замерзли.
– Спрашиваешь! Особенно после таких испытаний!
* * *
Пока то да се, к Давиду я попал уже сильно после обеда. А сходить надо, узнать о продолжении хирургического вмешательства в организм солиста Большого театра. Да и просто проведать.
Ашхацава встретил меня, будучи в прекрасном настроении. Даже напевал что-то под нос.
– О, Андрюха, заходи! Будем обедать! Мне родственник привез всяких гостинцев с родины, пируем!
– Да мне бы домой. Веришь – после дежурства никак не доберусь.
– А чем занимался?
– Да знакомая попросила машину посмотреть, покупать собралась. Пришлось прокатиться, пощупать.
– Хорошая машина? – У Давида даже глаза загорелись.
– Ага, третья модель. Белая, правда.
– Ты раньше не говорил, что в машинах разбираешься.
– Так ты и не спрашивал. Рассказывай, что такой веселый?
– Да ездил к этому Борису, перевязку делал. Живут же люди! Квартира – как музей, честное слово! Боишься задеть что-нибудь, один антиквариат кругом, драгоценности с бриллиантами везде лежат… – Князь мечтательно вздохнул.
– Чем выше залезешь, тем больнее падать.
– Это да, – на секунду погрустнел Давид. – Но держится пока ведь! Обещал меня устроить в Бурденко. Хирургия, конечно же! У него там хорошие связи. Причем я даже не спрашивал, он сам разговор завел!
– Ну и хорошо. Лишь бы не забыл. Так что ты лучше пока свой научный кружок не бросай.
– Зачем бросать? Мне там все как родные уже! Звонил родителям вчера, сказали, после пятого курса машину подарят! Представляешь? Как белый человек буду!
Я вообразил черную «шестерку», тонированную вкруг, с литыми дисками и прочими пацанскими штучками и улыбнулся.
– Ну поздравляю. Там купят?
– Нет, здесь. У нас дороже намного получится. Тем более что ты поможешь, – улыбнулся Ашхацава. – Раз такой специалист, оказывается…
Тренькнул дверной звонок.
– Ждешь кого-то? – спросил я.
– А, так это мой дядя, наверное… – Давид встал и пошел открывать дверь.
Из прихожей послышалось «Мыши бзиа!», и на кухню зашел мужчина лет пятидесяти, похожий на абхазского писателя Фазиля Искандера: зачесанные назад черные как смоль волосы с проседью, крупный нос и рот с опущенными вниз уголками, тут же почти без перехода растянувшийся в широкую искреннюю улыбку.
– Здравствуйте! – громогласно произнес он. – Рад встрече! Андрей, да? Дава много про вас рассказывал! А я – дядя Темир!
– Здравствуйте, – ответил я. – Можно на «ты», наверное.
– Хорошо. Давид, сынок, давай, на стол накрывай! Гости у тебя, а ты голодом всех моришь! Стыдно должно быть!
Дядя Темир, казалось, заполнил все свободное пространство. Его голос гремел отовсюду. На столе будто сами собой появлялись тарелки с закусками, и скоро я уже перестал даже представлять, как такую кучу еды смогут съесть всего три человека. Еще минута – и я уже чувствовал, что мы волшебным образом перенеслись куда-то на берег озера Рица и вокруг не стены московской квартиры, а горы и сосны. Красота!
Мы сели, как сказал гость, перекусить на скорую руку. Интересно, что этот человек считает полноценным обедом? Грузовик с едой? Несмотря на протесты, мне налили стакан вина, дядя Темир сказал длинный кавказский тост. В нем было все – приятные слова гостю (мне), благодарность в адрес родственников и предков, всяческие пожелания. Ну вот прямо ощутил себя Шуриком из «Кавказской пленницы». Еще чуть-чуть – и начну «помедленней, я записываю».
Мы выпили, начали закусывать, и тут дядя Темир скривился, будто съел что-то горькое, и закашлялся.
– Извините, – сказал он. – Наверное, косточка в горло попала несколько дней назад, что-то мешает, даже язык неметь стал. Вы же врачи, а ну-ка гляньте, что там у меня. Покажите, чему вас там учили!
Через минуту мы с Давидом столпились возле стула, на котором сидел дядя. Ашхацава светил фонариком, наш пациент с помощью носового платка держал кончик высунутого языка, а я со столовой ложкой черенком вперед в левой руке и с пинцетом в правой пытался что-нибудь найти в глотке.
Косточки не нашлось, как мы ни старались. Но я обратил внимание на язвочку, довольно крупную, миллиметра четыре в диаметре, с белесым барьером по краям, почти у корня языка.
– Не болит, – спросил я, осторожно ткнув в нее сложенными браншами пинцета.
