Шрифт:
Закладка:
Можно было подумать — вошла лошадь. Таким неожиданным и таким странным был человек в рясе тут, где танцуют. Только минуту спустя, оправившись от удивления, Люба увидела рядом с ним Надежду.
Надежда не знала, куда себя деть. Если бы час назад кто-нибудь ей сказал, что она приведет в Дом культуры попа, она сочла бы этого человека помешанным. Отец Александр сказал бы про этого человека то же. Тем не менее и он и Надежда были здесь, и с этим нельзя уже было ничего поделать. Так началась труднейшая из ролей, какие ему приходилось играть.
Пока он с ней справлялся. Посреди смущенных и удивленных он один казался невозмутимым. Разговаривал он больше с Надеждой, понимая, что это ей помогает. Любу он не заметил, хотя прошел от нее в двух шагах. Лучше бы ему заметить: чтобы вести роль, были нужны партнеры. Он бы обрадовался, увидя ее здесь.
Но Люба думала по-другому. «Прошел мимо! Теперь-то уж ясно было, что Надежда задумала. Вон как она зла! Пообещала разрушить их дружбу, пообещала весь город поднять, и что же? От слов до дела недалеко. Нужно быть очень злой, чтобы вот так терпеливо, шаг за шагом вершить дело. Но он-то, он-то! Боже, до чего глупы мужчины, даже умные. Чем умней, тем глупей. Прошел мимо… Что она ему там наговорила? И что она задумала сейчас, какой спектакль? «Но что бы ты ни задумала, дорогая сестрица, спектакль будет без меня». Люба оставила Сашку и Симу безуговорно, глухая ко всем их мольбам.
У Дома культуры было уже движение: «А что такое? Что такое?» Люба прошла мимо куцых козырьков, как мимо черни. «Развлечение — смотреть попа, — подумала она. — Дураки безмозглые». Встретился ей Карякин — из вечерней школы.
— Люба! Иванова! — окликнул он. — Что там? — Он указал на подъезд. — Случилось что-нибудь?
Люба помолчала немного, глядя на носки своих новых туфель, затем подняла глаза.
— Не знаю, Владимир Сергеевич. Я там не была…
Возмущение против Надежды нарастало в ней, ей трудно было дышать. За поворотом у лесопилки Люба остановилась и подумала, что оставить это так невозможно. Уклонение — это не дело. И не потому, что вообще пассивным быть хуже. Просто Люба не могла бы в этом случае ни спать, ни есть, ни лежать, ни сидеть. Она повернула назад. Если ей причинят боль, она ответит тем же. Она сумеет…
XIII. «ИДИТЕ К НАМ!»
1
Тарутин был скромный человек, цицероновых лавров он не искал. В обществе по распространению знаний он состоял рядовым членом. Тарутин читал лекции о злокачественных опухолях, о квадратно-гнездовом севе, о кислородном дутье и о творчестве Шостаковича. А теперь вот еще о религии. Иван Спиридонович очень хорошо читал: громко, отчетливо. В популярной брошюре, которая перед ним лежала, было шестьдесят страниц. Восемь он уже прочел, осталось пятьдесят две. Это труд, если понимать хоть сколько-нибудь в таком деле. Но «где, когда, какой великий выбирал путь, чтобы протоптанней и легче»? А? Я вас спрашиваю. Вот именно…
Аудитория чувствовала себя хорошо: лектор никому не мешал. Сидели какие-то двое надувшиеся, а третий между ними выразительно жестикулировал: он убеждал надувшихся помириться. Две некрасивые девушки сидели в пустом ряду. Их не приглашали танцевать, поэтому, блюдя гордость, они ушли. Девушки беседовали о том, что главное в человеке не красота его физиономии, а красота души. На другом краю зала двое резались в очко, а пятеро вокруг них были болельщики. В укромном местечке за кинобудкой целовались.
— От обособленных стад питекантропов и синантропов, насчитывающих по десятку обезьянолюдей, до родовых общин неандертальцев, до патриархальных общин кроманьонцев, гримадийцев и союзов племен…
Перед самой кафедрой сидел какой-то чистенький старичок — из тех, которые всю жизнь учатся и при каждом шаге ставят галочку у себя в душе: вот и такая-то тема пройдена и о таком-то предмете имеется уже представление… Старичок клевал носом. Проснувшись, он украдкой оглядывался — не видел ли кто? — делал умное лицо, а затем спустя минуту засыпал вновь.
— Первобытные люди научились добывать огонь, делать орудия из камня, а из шкур шить себе одежду. Но они не понимали, отчего бывает гром…
Отец Александр, Надежда со Степаном и вся компания вошли в зал. Тихонечко ступая на носки и пригибаясь, они прошли в середину зала, поместились в одном ряду и стали сидеть смирные-смирные. Но остаться незамеченным было никак нельзя.
На лекцию «Есть ли бог?» пришел поп. Ну и ну! Танцы оставили, «Арабское танго» играли зря. Даже очередь в буфете поредела до того, что можно было подходить и пить пиво сколько вздумается.
Когда вернулась Люба, свободных мест уже не было. Что-то ненужное назревало здесь — она видела. Это заметно было по тому, как скоро улеглось и утихло в зале и как смешался Тарутин: полный зал, тишина. Тишина обязывала.
— Мышление первобытных людей было не развито. Обобщение в понятиях конкретных единичных представлений о действительности возможно лишь в процессе отвлечения. Отвлечение же от конкретных особенностей предмета и создание общего понятия, как, например, «дом вообще», «корова вообще»…
Из первых рядов бросили несколько записок. Прочтя их, лектор подавил вздох и сказал:
— Просят ближе к делу. Ну что ж! — Он решительно уперся руками в кафедру, как это делают трибуны. — Итак, есть ли бог? Нужно со всей решительностью заявить, что бога нет.
Весь зал дружно обернулся на священника. Публике становилось интересно. Публика предвкушала спектакль.
Александр в замешательстве быстро встал и сел опять. Вон куда его заманили! Надежда сделала движение возразить. Она хотела сказать, что не знает сама, как это все получилось. Пусть он ее простит.
Но она только подумала так, а слов у нее не нашлось. Движение, которое она сделала, было то же, что удивляло Александра всегда. Она вся
