нос смятую фотографию, где он стоял в обнимку с дочерью.

Действительно, Зина пошла не в отца. Степаныч был здоровяк и увалень, с крупными, некрасивыми чертами лица. Его дочь оказалась весьма миловидной молодой женщиной. Не особо, конечно, красавица, но и не уродина. Разок да по пьяни можно. Хотя если всей команде от этого будет надежное укрытие, крыша над головой, полный стол харчей, то почему бы и нет. В конце концов, я их лидер, и если не мне, то кому жертвовать собой ради общего блага. Это я сейчас шучу, жертва обещала быть скорее приятной, чем мучительной и больной.

– Да ты не боись, стерпится-слюбится. В бабе главное, чтобы покорная была и хозяйка хорошая, а остальное уже не так важно, – продолжал уговаривать меня Степаныч.

– Ну а второе условие какое? – на всякий случай поинтересовался я.

– Надо цыган добить!

– Чего? – опешил я. – Вот так поворот! И как ты прикажешь нам это условие выполнить?

– Ты на первое условие согласен? – решительно наступил на меня здоровяк.

– Вроде того, – кивнул я.

– Ну и ладушки. А как разобраться с цыганами, я и сам знаю, мне нужна будет всего пара человек в помощь.

Я увидел впервые, как Степаныч улыбается. Выглядело это страшно!

Степаныч оказался не простым фермером, он у нас в прошлом был военным, по специальности – сапер, прошел обе чеченские кампании, после которых уже решил осесть на земле предков и заняться фермерством. Его жена умерла пару лет назад от рака, старшая дочь жила где-то за границей, вот он и фермерствовал на далеком хуторе, разводя рыбу и выращивая свиней с телятами. По хозяйству ему помогали младшая дочь Зина, новая жена Мария и пара подсобных работяг из Казахстана, которых Степаныч в свое время помог освободить из рабства в Чечне.

С цыганами решили все просто и незамысловато: Степаныч соорудил из подручных материалов несколько фугасов, их заложили в районе моста через реку Кура, потом пробрались в Кирчи и обстреляли село из гранатомета. Цыгане долго себя ждать не заставили и через час в составе шести битком набитых «газелей» показались в районе моста через реку. Как только машины втянулись на мост, прогремели несколько взрывов, мост рухнул, похоронив в реке наиболее боеспособную часть ромал.

Мы в составе двух групп по два человека подошли к Кирчам с разных сторон и с дистанции в полкилометра расстреляли по несколько пулеметных коробок. Потом через громкоговоритель поставили жесткий ультиматум: в течение часа цыгане отпускают всех рабов и завтра утром сваливают из нашего района к чертям собачьим! Через полчаса из домой и сараев потянулись одинокие фигуры, бредущие куда глаза глядят.

Опять же с помощью громкоговорителя освобожденным рабам было предложено организоваться, взять любой понравившийся им транспорт, вещи и все необходимое и валить отсюда подальше. К себе мы их не звали, потому что вокруг уже вовсю бушевала эпидемия вируса, косящего все живое почем зря, и надо быть совсем идиотом, чтобы сейчас приглашать к себе в гости левых людей. Оно, может, не гуманно и бесчеловечно, но своя рубаха ближе к телу, а много жизней есть, как известно, только у кошек.

К утру следующего дня цыгане покинули Кирчи. Перед тем как убраться восвояси, они подожгли все постройки в селе. Видимо, хитрые ромалэ хотели прикрыть свой отход стеной дыма и огня. Что ж, вполне разумно, вот только из Кирчей шло лишь две нормальные дороги: одна – в Куравлевку через взорванный мост, а вторая – к федеральной трассе М-2. Поскольку первой дорогой они точно не могли поехать, значит, сто один процент, что воспользуются второй.

В трех километрах от села дорога спускалась в низину и проходила по дну ложбины, зажатой между двух крутых скальных склонов. Когда в эту ложбину втянулась колонна из двадцати машин, прогремели сразу три мощных взрыва, а потом через короткий промежуток – еще три взрыва. Взрывная волна прошлась, подобно тарану, по дороге, отразилась несколько раз от монолита близких скал и вернулась обратно. Вторая серия взрывов была уже потише, но здесь были не простые фугасы и осколочные мины направленного действия. Пусть «монки» были самодельные, собранные из газовых баллонов, но сапер, собравший их, знал свое дело хорошо – ни одна машина не выскочила из огненного мешка.

Когда облако пыли и дыма немного рассеялось, а в огненном смерче перестали взрываться топливные баки автомобилей и запасные канистры с горючкой, стало ясно, что в искореженных консервных автомобильных банках еще есть живые. Слабые голоса и крики о помощи, в том числе детские, вонзились в мой мозг раскаленной спицей. Первым порывом было броситься бежать к дороге, чтобы голыми руками растаскивать раскаленный добела металл, вытаскивая сгорающий заживо детей.

– Погодь! – схватил меня за рукав куртки Степаныч. – Им уже не поможешь!

Я сбросил руку здоровяка со своего плеча и, плюхнувшись на колени, уткнулся лицом в землю. Впервые в жизни я искренне молился. До этого момента даже не знал, что знаю наизусть «Отче наш», а вон как получается, как припрет, так нужные слова сами лезут из глотки.

– По-другому нельзя было, – тихо бормотал сидевший на корточках рядом со мной Степаныч. – Они бы обязательно вернулись. Может, не сразу, а через год или два, но обязательно бы вернулись, чтобы мстить.

– Там были дети, – простонал я.

– Знаю. Дети выросли бы и вернулись, чтобы отомстить.

– Зачем ты меня с собой взял? – на обратном пути спросил я у Степаныча. – Сам бы замечательно справился. Я же толком тебе с зарядами и не помогал.

– Ты половину вины на себя взял, а это и есть самая важная помощь, – немного подумав, ответил сапер.

– Скотина ты, Степаныч.

– Знаю, но когда я умру, я должен быть уверен, что моя дочь и мои внуки в надежных руках.

Спросите, откуда у нас оказались пулеметы и гранатомет? Отвечу! Степаныч оказался запасливым хомяком, и на хуторе у него был знатный арсенал армейского добра, все это было заныканно в схроне под землей. О том, что наш гостеприимный хозяин в былые годы воевал на Кавказе, я знал еще от дяди Толи, но на все просьбы рассказать о войне в Чечне Степаныч отмалчивался или откровенно посылал. Даже его дочь Зина и та не знала ничего о боевом прошлом отца.

Я давно заметил эту особенность у всех, кто участвовал в настоящих боевых действиях. Они или вообще не рассказывали о войне, или отделывались общими фразами. А вот если типа герой пел соловьем, повествуя о своих подвигах и толпах поверженных врагов,